Ведьмачьи легенды

— Там сравнительно хм… чисто. И кормят неплохо. Но мы с госпожой Давен будем рады принять вас у себя.

— Благодарю вас, мастер Хольм. Но я, знаете ли… предпочитаю не быть никому обязанным. Даже коллегам по цеху и их родственникам.

— Понимаю.

Собеседники переговаривались настороженно-сдержанно, напоминая двух не слишком драчливых, но независимых псов, которые пытаются убедить себя, что драться за первенство в этом переулке вовсе нет никакой нужды.

Когг тем временем, сопровождаемый юркой лодчонкой лоцмана, вдвинулся в гавань, оставив позади черную неровную полосу мола, убирая хлопавшие на ветру паруса, словно… хм, покладистая женщина — юбки, подумал Лютик. Сколь радостно усталому бродяге… завидев как вдали трепещут флаги… завидевши вдали на башнях флаги… когда он наконец хлебнет из фляги… трясясь на ох, разбитой колымаге… скрипучей колымаге? Мэтру не к лицу подбирать первую попавшуюся рифму. Пускай себе валяется. Мэтр должен искать редкости. То, до чего не дотянется никто другой.

Пришвартовался когг, честно говоря, так себе. Не самая чистая швартовка. Ударился бортом о пеньковые кранцы, отпрыгнул, канаты натянулись, кнехт скрипнул. Якорь плюхнулся в воду, подняв тучу брызг; чайки, покачивающиеся на волне, точно грязные поплавки, с недовольными воплями поднялись в воздух — впрочем, возможно потому, что перепуганная рыба, в свою очередь, метнулась со дна к поверхности.

— Прошу прощения, мэтр, дорогая… — Мастер Хольм опять коротко поклонился, — сами знаете… если не проследишь за выгрузкой самолично… — Эй, ребята, — крикнул он грузчикам, лениво пускавшим поодаль колечки дыма из коротеньких трубок, — как трап спустят, за работу! Того и гляди дождь хлынет, подмочит тюки, с кого тогда спрашивать? Что?

Рулевой, застопорив, наконец, штурвал, что-то крикнул, приложив руки ко рту наподобие трубы.

Мастер Хольм подошел к трапу, с ним — комендант порта, таможенный инспектор и еще несколько человек, которых Лютик не знал, скорее всего, тоже торговой гильдии мастера, а может, еще и представитель страхового дома… Первый корабль за столько времени — рыбацкая мелочь не в счет, первый серьезный… Его бы с оркестром, нанять пару трубачей и одного с медными тарелками, такими, чтобы делали «дзыннь!». Ну, впрочем, корабль-то нильфгаардский, много чести.

Хольм, в свою очередь сложив ладонь наподобие трубы, но приставив ее к уху, кивнул в знак того, что понял относимые ветром слова рулевого, потом обернулся к коменданту порта. Тот тоже кивнул и тоже отвернулся к соседу, словно бы рулевой когга и встречающие ни с того ни с сего решили сыграть в игру «тугоухий вестовой». Лютик смотрел, как комендант, показывая рукой в сторону приплясывающего на канатах когга, что-то говорит на ухо обладателю такого веселого и румяного лица, какое только и может быть у портового врача, привыкшего философски смотреть на всяческие неожиданные трюки, которые то и дело норовит подкинуть ему жизнь. Но портовый врач не стал ничего передавать дальше, а напротив, с неожиданной ловкостью, размахивая врачебным саквояжем, точно канатоходец противовесом, взбежал на борт судна по трапу, который так и ходил из стороны в сторону.

— Кто-то занемог, — с рассеянным интересом произнес Лютик, — не иначе, как капитан.

— Почему?

— Куколка, есть такой неписаный закон. Или писаный, не знаю. Швартуется всегда капитан. А привел-то судно помощник.

— Откуда ты знаешь?

— Да ты только посмотри на него. И хорошо, если первый помощник, хотя по-моему даже и не второй. По-моему третий. Потому как хреново он швартовался, сама видишь. Похоже, съели они что-то не то, за капитанским-то столом…

За врачом тем временем поднялись на палубу, подгоняемые мастером Хольмом грузчики, и самые шустрые из них уже начали спускаться, держа тюки на загривках. Трап под их башмаками скрипел и подергивался.

— Он хороший человек, — ни с того ни сего сказала Эсси, глядя под ноги. — Хороший, добрый…

— Кто ж спорит, — согласился Лютик.

— И меня любит. Правда любит.

— Конечно. Это сразу видно.

— И не отговаривай меня!

— Куколка, да ты что! Кто ж тебя отговаривает?

— Не называй меня куколкой, — Эсси сверкнула на него синим глазом.

— Хорошо, Эсси, — покорно сказал Лютик, — не буду.

— Да я отдам все свое искусство за…

— Эсси, — сказал Лютик тихо, поворачиваясь так, чтобы его слова принес к ней ветер. — Эсси, тебе нет нужды оправдываться передо мной.

Корабельный канат натягивался и вновь провисал, и Лютик не сразу заметил ползущий по нему серый комок.

Крыса припадала к грубой пеньке, пальцы на лапках растопыренные и розовые, буроватая слипшаяся шерсть — торчком.