ВЕДЬМАК

— Этот запашок, — отметил, а не спросил он, — привел господ к моему бивуаку? Или нет?

— Верно. — Пилигрим покачал полями шляпы, а голос у него немного изменился. — Я унюхал жаркое издали. Однако соблюл осторожность. На костре, к которому я неосмотрительно приблизился два дня тому, поджаривали женщину.

— Это правда, — подтвердил эльф. — Я побывал там на следующее утро, видел человеческие кости в пепле.

— На следующее утро, — протяжно повторил его слова пилигрим, а Бореас мог бы поспорить, что на его скрытом тенью лице мелькнула неприятная усмешка. — И давно ты скрытно идешь по этому следу, уважаемый эльф?

— Давно.

— И что не позволяло тебе показаться?

— Рассудок.

— Перевал Эльскердег, — Бореас Мун повернул вертел и прервал неловкую тишину, — место, действительно пользующееся не самой лучшей славой. Я тоже видел кости в кострах, скелеты на кольях. Повешенных на деревьях. Здесь полным-полно диких жестоких культов. И существ, которые только и ждут, как бы тебя сожрать. Кажется.

— Не кажется, — поправил эльф, — а наверняка. И чем дальше в горы, тем хуже будет.

— Вашим милостям тоже на восток дорога? За Эльскердег? В Зерриканию? А может, еще дальше, в Хакланд?

Ни пилигрим, ни эльф не ответили. Да Бореас в общем-то и не ждал ответа. Во-первых, вопрос был бестактным. Во-вторых, глупым. С того места, где они находились, идти можно было только на восток. Через Эльскердег. Туда, куда направлялся и он.

— Жаркое готово. — Бореас легким и не лишенным театральности движением раскрыл свой складной нож. — Прошу, господа. Не смущайтесь.

У пилигрима был охотничий нож, а у эльфа — кинжал, на вид отнюдь не кухонный. Но все три служившие явно для более серьезных дел лезвия сегодня пошли в ход для вполне мирных действий — разделки мяса. Некоторое время слышны были только работа челюстей и шипение отбрасываемых в уголья обглоданных костей.

Пилигрим удовлетворенно отрыгнул.

— Чудная зверушка, — сказал он, рассматривая лопатку, которую обглодал и облизал до такой степени, что теперь она выглядела так, будто три дня пролежала в муравейнике. — На вкус — козел, но мягкое, как крольчатина. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь ел подобное.

— Это был скрекк, — сказал эльф, с хрустом разгрызая хрящи. — Я тоже не помню, чтобы когда-нибудь его ел.

Бореас тихо кашлянул. Едва слышная нотка сарказма в голосе эльфа говорила: он знал, что ел мясо огромной крысы с кровавыми глазами и страшенными зубищами, один только хвост был в три локтя длиной. Следопыт вовсе не охотился специально на гигантского грызуна, а застрелил в порядке самообороны. Однако решил его испечь. Он был человеком рассудительным и практичным. Конечно, есть крысу, питающуюся на свалках и помойках, он бы не стал. Но до перевала Эльскердег, до ближайшего способного продуцировать отходы сообщества было добрых триста миль. Крыса, или, как больше нравилось эльфу, — скрекк, должна была быть чистой и здоровой. Она не контактировала с цивилизацией. Так что не могла ни замарать, ни заразить.

Вскоре последняя, самая маленькая, дочиста обглоданная и высосанная косточка полетела в костер. Луна выплыла над зубчатым хребтом Огненных Гор. От раздуваемого ветром костра сыпались искры, улетали в небо и гасли среди мерцающих звезд.

— Ваши милости, — рискнул задать очередной малотактичный вопрос Бореас Мун, — давно ль в пути? Здесь, на Пустошах? И давно ли, осмелюсь спросить, оставили позади Врата Сольвейг?

— Давно, недавно, — сказал пилигрим, — понятия относительные. Я прошел Врата на второй день после октябрьского полнолуния.

— А я, — сказал эльф, — на шестой.

— М-да, — продолжал Бореас, ободренный реакцией. — Удивительно, как мы там не сошлись, ведь и я там в то время шел, вернее, ехал, потому как тогда у меня еще была лошадь.

Он замолчал, отбрасывая неприятные воспоминания, связанные с потерей лошади. Он был уверен, что и его случайные собеседники сталкивались с подобными приключениями. Передвигаясь все время пешком, они ни за что не догнали бы его здесь, под Эльскердегом.

— Отсюда я делаю вывод, — продолжал он, — что ваши милости отправились в путь уже после войны, после заключения цинтрийского мира. Мне, разумеется, нет до этого никакого дела, но осмелюсь предположить, что вашим милостям не по душе пришелся порядок и картина мира, созданного и установленного в Цинтре.

Тишину, довольно надолго повисшую у костра, прервал далекий вой. Вероятно, выл волк. Хотя в районах перевала Эльскердег никогда и ни в чем нельзя было быть уверенным до конца.

— Если быть откровенным, — неожиданно заговорил эльф, — то после цинтрийских соглашений у меня не было оснований любить установленный мир и его картину. Не говоря уж о порядке.

— В моем случае, — сказал пилигрим, скрещивая на груди могучие руки, — все было аналогично. Хотя убедился я в этом, как бы сказал один мой знакомый, post factum.

Тишина стояла долго. Умолкло даже то, что выло на перевале.