– Язон Варда полег под Яругой, – сухо сообщил Золтан. – По-дурному, в одной из последних стычек.
– Жаль парня. А Персиваль Шуттенбах?
– Гром-то? Ну, у этого все в порядке. Хитер, бродяга. От набора отбрехался, какими-то древнейшими гномовскими законами прикрылся, дескать, ему религия воевать запрещает. И ведь отвертелся-таки, хоть каждой собаке известно, что он всех богов и богинь за одну маринованную селедку заложит. Сейчас у него ювелирная мастерская в Новиграде. Знаешь, купил у меня попугая, Фельдмаршала Дуба, и сделал из несчастной птицы живую рекламу, научив кричать: «Брылльянты!
Брррыльянты!» И, представь себе, клюет народишко-то. У гнома клиентов до пупка и выше, полны руки работы и набитые карманы. Да-да, это ж Новиград. Там деньги на улицах валяются. Потому и мы наш заводик собираемся в Новиграде запустить.
– Люди станут тебе двери дерьмом мазать, – сказал Ярпен. – Камнями окна вышибать. И зачуханным карликом обзывать. И ничуть тебе не поможет, что ты, мол, фронтовик, что за них, мол, дрался. Будешь парией в том своем Новиграде.
– Как-нито выдюжу, – весело сказал Золтан. – В Махакаме слишком большая конкуренция. И сверх плеши политиков. Выпьем, ребяты? За Калеба Страттона. За Язона Варду.
– За Регана Дальберга, – добавил Ярпен, грустнея.
Геральт покачал головой:
– Реган тоже?
– Тоже. Под Майеной. Одна осталась старая дальбергова жена… А, к чертям собачьим! Хватит, довольно, кончим об этом, выпьем! И поторопимся с улиточками, Вирсинг снова тащит.
Краснолюды, распустив пояса, выслушали повествование Геральта о том, как княжеский роман Лютика окончился на эшафоте. Поэт прикидывался оскорбленным и не комментировал. Ярпен и Золтан ревели и пускали от смеха ветры и слезы.
– Да, да, – наконец осклабился Ярпен Зигрин. – Как говорится в старой песенке, «хоть муж подковы лихо гнет, а вот от бабы не уйдет»! Несколько прекрасных примеров справедливости этой истины собрались сегодня за одним столом. Взять хотя бы Золтана Хивая. Повествуя о своих новостях, он забыл сказать, что женится. Вскоре, в сентябре. Счастливую избранницу зовут Эвдора Брекекекс.
– Бре-кен-риггс, – проговаривая каждый слог, поправил Золтан, насупившись. – Сколько раз можно повторять? Надоедает ведь, Зигрин. И давай поосторожней, ибо, когда мне что-то начинает надоедать, я могу и приперчить как следует!
– Где свадьба? И когда точно? – примирительно подхватил Лютик. – Спрашиваю, потому что, может, заглянем. Если пригласишь, ясное дело.
– Еще не решено, что, где и вообще ли, – буркнул Золтан, явно сконфуженный. – Ярпен опережает события. Вроде бы мы с Эвдорой уговорились, но как знать, что будет? В наши-то, курва, беспокойные времена?
– Второй пример бабской всесильности, – продолжал Ярпен Зигрин, – это Геральт из Ривии, ведьмак… и лыцарь, хе-хе.
Геральт делал вид, что целиком поглощен поглощением улитки. Ярпен фыркнул.
– Чудом отыскав свою Цирю, – заявил он, – ведьмак позволяет ей уехать, соглашается на новое расставание. Снова оставляет ее одну, хотя, как кто-то здесь справедливо заметил, времена, курва, не из самых спокойных. И все вышесказанное вышеупомянутый ведьмак делает лишь потому, что так, видите ли, желает некая женщина. Ведьмак все и всегда делает так, как того желает оная женщина, известная народу под именем Йеннифэр из Венгерберга. И ладно бы, если б вышеупомянутый ведьмак хоть что-то от этого имел! А он не имеет. Воистину, как говаривал король Дезмод, заглянув в ночной горшок после того, как освободил желудок: «Умом все это не объять».
– Предлагаю, – Геральт с обаятельнейшей улыбкой поднял кубок, – выпить и сменить тему.
– О, вот это то, что надо, – дуэтом ответили Лютик и Золтан.
Вирсинг поставил на стол третье, а потом четвертое блюдо с виноградными улитками. Не забыл, разумеется, о хлебе и водке. Едоки уже достаточно насытились едой, поэтому неудивительно, что тосты произносились немного чаще. Неудивительно также, что в разговоры все чаще пробиралась философия.
– Зло, с которым я боролся, – повторил ведьмак, – было проявлением действий Хаоса, рассчитанных на то, чтобы нарушать Порядок. Ибо там, где ширится Зло, Порядок воцариться не может, все, что возведет Порядок, рухнет, не устоит. Огонек мудрости и пламечко надежды, костер тепла, вместо того чтобы разгореться, погаснут. Опустится тьма. И во тьме будут клыки, кости и кровь.
Ярпен Зигрин погладил бороду, жирную от вытекающего из улиток чесночно-пряного масла.
– Оч-ч-чень это даже хорошо сказано, ведьмак, – согласился он. – И, как сказала молоденькая Керо королю Вриданку при их первом общении, «недурная штучка, но есть ли у нее какое-то практическое применение?».