Ведьмин клад

Котелок опустился на влажный песок с противным хлюпаньем, по дну его заскрежетали грязные алюминиевые ложки. «Как когти», – подумала Настя и испугалась еще больше. К страху присоединился холод, сырой и липкий, как ночной туман.

Все, хватит стоять столбом, ведь и дел‑то совсем ничего – просто ополоснуть котелок с ложками да зачерпнуть воды для чая. Но ноги точно вросли в землю, и волоски на всем теле встали дыбом, не то от холода, не то от страха.

Ерунда! Всего лишь туман.

Настя подхватила котелок, шагнула к воде. Вода была студеной, даже не верилось, что днем она могла в ней купаться. То ли оттого, что от холода онемели пальцы, то ли виной всему рассеянность, но одна из ложек выскользнула из рук, скрылась под водой. Вот незадача! Настя едва удержалась, чтобы не чертыхнуться.

Сзади послышались шаги, тихое хлюпанье, сливающееся с плеском волн. Может, и не шаги вовсе? Может, показалось?..

Настя уже собиралась обернуться, посмотреть, но ей не дали. Ремень сумки захлестнулся на шее и натянулся до упора. Настю дернуло куда‑то вверх. Рывок, еще рывок… С каждым таким рывком воздуха в легких оставалось все меньше и меньше, а стук крови в висках становился все громче. Она хотела закричать, но из горла вырвался лишь слабый хрип – вестник скорой смерти.

Туман оказался живым, он хотел ее убить…

Когда кислорода почти не осталось, а легкие разрывались от боли, хватка тумана ослабла, совсем чуть‑чуть, только затем, чтобы позволить Насте маленький глоток воздуха. А дальше стало еще хуже: ее толкнули вперед, и река тут же облапила ледяными пальцами сначала руки, потом коленки, хлынула в сапоги, мокрой одеждой прилипла к телу. Удавка на шее затянулась еще туже, и что‑то больно уперлось между лопаток, надавило… Сопротивляться больше не было сил, и Настя сдалась…

Когда‑то, еще в далеком детстве, соседка, тетя Шура, так избавлялась от новорожденных котят: засовывала в мешок и топила в реке. Теперь Настя знала, что чувствовали перед смертью те несчастные котята. Ей и самой была уготована точно такая же участь…

За что, Господи?..

Дышать нельзя, потому что воздух уже не воздух, вокруг студеная речная вода. Дышать водой нельзя… Но она все равно вдохнула, впустила в легкие смертельный холод, забарахталась, забилась. Где‑то на самом краю почти угасшего сознания мелькнула мысль‑мираж – ее больше никто не держит, и удавка на шее больше не свивается в тугие кольца, а висит линялой змеиной кожей…

Мираж, но как же хочется жить!

Настя рванула вверх. Оказалось, для того чтобы вдохнуть спасительный, упоительно сладкий воздух, ей достаточно лишь поднять голову. Оказалось, что она едва не утонула на самом мелководье…

Первые судорожные вдохи дались тяжело, из горла вырывался кашель и речная вода, так много воды… Тело била крупная дрожь, зубы выстукивали дробь, но все это: и кашель, и холод, и дрожь – помогали Насте чувствовать себя живой. Жаль только, что сил они не прибавляли. Ей еще нужно как‑то вернуться обратно на стоянку, а вокруг туман и лес, и где‑то притаился тот человек, который хотел ее сначала задушить, а потом утопить…

…На плечи легли тяжелые ладони, и Настя закричала. Кошмар не кончился, он вернулся, чтобы убить ее теперь уже наверняка. Нет, она так просто не сдастся, не позволит утопить себя как слепого котенка. Она будет сопротивляться до последнего…

И она сопротивлялась: вырывалась из цепких лап убийцы, брыкалась, царапалась и кричала. Конец сопротивлению положила весьма ощутимая оплеуха и смутно знакомый голос:

– Да угомонись ты, ненормальная!

Окружающий мир неожиданно обрел четкие контуры, даже туман, повинуясь этому злому голосу, кажется, стал реже.

– Что, черт побери, с тобой происходит?! – Егор встряхнул ее за плечи так сильно, что она едва не прикусила язык.

– Ни… ничего. – От холода и пережитого ужаса говорить внятно не получалось.

– Значит, ничего?! Просто решила искупаться? В одежде?

Только сейчас Настя сообразила, что оба они стоят по колено в воде, и одежда на ней насквозь мокрая. И волосы мокрые, и лицо, а на шее висит какая‑то веревка…

Она зажмурилась, прогоняя совершенно иррациональное, но очень сильное ощущение, что веревка сейчас оживет и холодной змеей обовьет шею.

– Что это? – Егор потянул за край веревки, и Настя не удержалась – взвизгнула.

– Тихо! – На сей раз он не стал ее бить, просто крепко‑крепко прижал к себе. Так крепко, что Настя чувствовала тепло, исходящее от его тела. Собственное тепло она давно растеряла, отдала ледяной воде. – Все, выходим. Хватит купаться.

Она не заметила, как оказалась на берегу: то ли сама вышла, то ли Егор вынес.

– Что случилось? – он не желал оставлять ее в покое, тормошил, задавал вопросы.

– На меня кто‑то напал. – Холод пробирал до костей, и говорить совсем не хотелось.

– Кто? – по голосу чувствовалось – Егор ей не поверил. – Зверь? Кто на тебя напал, Лисичка?

Зверь? Наверное, зверь, только на двух ногах. Напал сзади и пытался задушить ручкой от ее же собственной сумки. Сумка… нет больше сумки, а веревка, которую Егор зачем‑то намотал на кулак – это та самая ручка. Ой, мамочки…