Ведьмин клад

– …И кто это тут так орал? Кого режут? – Прибрежные кусты раздвинулись, выпуская на берег Антона.

– Никто не орал, – буркнул Егор. – Ты лучше вместо того, чтобы вопросы глупые задавать, дай‑ка сюда свою рубашку.

– А на кой тебе моя рубашка? – Антон подошел поближе, подозрительно уставился на клацающую зубами Настю. – Что это с тобой такое?

– Напал на нее кто‑то, – не слишком уверенно объяснил Егор. – Ладно, Померанец, хватит трепаться, давай сюда рубашку. Видишь, она мокрая вся.

– Мокрая. – Похоже, расставаться с рубашкой Антону не хотелось. Настя его понимала – комары, да и не жарко. Но джентльмен взял‑таки верх над обывателем: после секундного колебания он снял рубашку, протянул ее Насте.

– Переодевайся, пока окончательно не околела! – прикрикнул на нее Егор.

Она держала рубашку на вытянутых руках, чтобы ненароком не замочить, и в нерешительности переводила взгляд с одного парня на другого.

– Ну, что еще не так? – спросил Егор раздраженно.

– Думаю, дама ждет, когда мы отвернемся, – предположил более догадливый Антон и заговорщицки подмигнул Насте.

Та попыталась улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось: мышцы лица словно судорогой свело. Наверное, от холода…

– О, господи! Апофеоз чистоты и непорочности! – простонал Егор, но все‑таки отвернулся.

Вслед за ним спиной к Насте повернулся и Антон. Она торопливо стащила с себя мокрую футболку, бросила на траву у берега.

– И джинсы тоже снимай, – инструктировал Ялаев.

– Зачем? – она тут же насторожилась.

– Затем, что они тоже мокрые, и рубашка сразу намокнет, а так будет что‑то вроде халата. Понимаешь?

Настя понимала: рубашка длинная, почти до колен, но демонстрировать голые ноги незнакомым мужчинам…

– Барышня, одевайтесь побыстрее, а то меня сейчас комары заживо сгрызут, – взмолился Антон, и это решило исход дела.

Настя торопливо переоделась в рубашку, мокрое белье и одежду свернула в рулон, сбросила сапоги, в любом случае без них не будет холоднее. Едва она успела вылить из сапог воду, как к реке вышел Макар. В отличие от остальных, он был вооружен и выглядел так, словно готовился к неприятностям.

– Что тут у вас происходит? – спросил он, окинув Настю хмурым взглядом.

– Ничего особенного, – не спрашивая разрешения, Егор обернулся, сказал не то в шутку, не то всерьез: – В халатике тебе, Наталья, красивее.

Наверное, в другое время Настя обязательно бы покраснела, но сейчас ей было не до того, поэтому в ответ на беспардонное замечание она лишь молча одернула рубашку.

– Кто кричал? – продолжал допытываться Макар.

– Она, – Егор невежливо ткнул в Настю пальцем. – Не мы же с Антохой!

– А чего она голая?

– Кто голая?! Она не голая, она мокрая… Стоп, – Егор осекся: – Ты что это, Макар, думаешь, что мы ее с Померанцем того, домогались?!

Все‑таки Настя покраснела, несмотря на холод и пережитые мучения.

– Так, ладно, – егерь задумчиво посмотрел на ее босые ноги. – Пошли в лагерь, там разберемся, кто кого домогался. И пусть котелок кто‑нибудь заберет.

* * *

Вот не зря говорят, что баба на корабле не к добру! Баба на охоте, похоже, тоже к неприятностям. Теперь Егор в этом почти не сомневался. И даже созерцание голых Наташкиных коленок было недостаточной компенсацией за пережитое волнение и промокшую одежду.

А начиналось все так хорошо, почти по‑семейному. Когда Наташка поскакала к реке мыть посуду, у всех сразу нашлись какие‑то неотложные дела. Макар решил проверить, как там медвежья шкура. Померанец скрылся в кустах по нужде, и только Егору было нечем заняться. Минут пять он просто сидел у костра и медитировал, а потом медитировать надоело и в голову от нечего делать полезли всякие благородные мысли.

Уже почти ночь, а упрямая девчонка шастает где‑то у реки совсем одна. Врет ведь, что ничего не боится. Ничего не боятся только дураки. Вот и она тоже дура, из‑за каких‑то глупых принципов отказалась от помощи. Так, нечего рассиживаться, надо ноги перед сном размять. А ноги лучше всего разминать у реки, там пространства для маневров больше…

От реки на лес наползал туман, такой густой, что уже в нескольких метрах ничего не было видно. Пробираться приходилось почти на ощупь, ориентируясь только на тихий плеск. Уже на самых подступах к реке звуки изменились. Егор отчетливо услышал какую‑то возню. Видать, Наталья усердствует, посуду моет. Осознание того, что возня эта отнюдь не мирная, пришло само собой, точно озарение. Рационализма в этом чувстве не было никакого, но Егор все‑таки ускорил шаг. Разгоняя руками ошметки тумана, он выбрался на берег, постоял секунду‑другую, восстанавливая дыхание, а потом услышал не то кашель, не то плач, не то стон.