Ведьмин коготь

– Павел Мец… – пробормотала Женя. – А у этой женщины, у Люсьены Абрамец, остались дети? Сын у нее мог остаться?

– Тополев был убежден в том, что да, остался. Он якобы слышал после своего выстрела в Милу Павловскую плач какого-то мальчика, который кричал: «Мама, мама!» Лиза тоже это припоминала, но смутно, она тогда не обратила на это внимания: была всецело занята тем, чтобы спасти Тополева, дать ему возможность скрыться. Однако мысль об этом мальчике Тополева не оставляла. Незадолго до смерти он прислал твоей маме письмо, в котором написал: «Павел Абрамец жив! Ведьмин коготь!»

– Господи… – простонала Женя. – Павел Абрамец?!

– Да, – твердо сказал дед, – Иван Тополев был уверен, что его зовут именно так. Не спрашивай, почему он был в этом уверен! Такого медиума, как Тополев, еще поискать надо! Он, может быть, не умел как следует выразить словами свои видения или не умел толком сформулировать то, что предчувствовал, однако эти его предчувствия всегда были безошибочны, не зря его и пыталась убить эта самая Людмила Павловна Абрамова. А мы его всерьез не принимали, за что и поплатились жизнями самых дорогих и близких людей! Поняла?

– Поняла, – шепнула Женя. – А что такое ведьмин коготь?

– Этого я не знаю, – вздохнул Александр Александрович. – Возможно, это намек на то, что ведьму Люсьену Абрамец мы уничтожили, но коготь ее остался и еще может кого-то зацепить? Не знаю! А теперь скажи, почему ты спрашиваешь про фамилию Абрамец и заводишь какие-то туманные разговоры о том, что все течет, все изменяется?

Женя прикусила губу.

Так… вот и настала ее очередь давать деду отчет и объяснять, почему позвонила ему в столь ранний час. О нет, можно не опасаться, что он поднимет ее на смех и не поверит рассказу о сушеном дерьме, которое Михаилу всучили вместо денег! Дед поверит! Он такое видел в жизни, что Жене даже не снилось! И история о змейке-веревке, которая вылезла из плеча Михаила, его хоть и поразит, не удивит. Но что с ним будет, когда он узнает, что любимая внучка находится недалеко от человека, который устраивает такие «фокусы» – ох, если бы это были всего лишь фокусы! – и которого, предположительно, зовут Павел Абрамец?!

Да он сорвется на самолет, ринется из Хабаровска в Нижний, чтобы охранять Женю. А ведь ему 79 лет! Конечно, никто и никогда ему такого возраста не даст, но тем не менее…

Нет, о «царских червонцах» и змеином браслете надо молчать. Молчать, как Кочубей на пытке!

– Да просто Михаила тут обманули с оформлением документов на продажу его деревенского дома, а фамилия нотариуса – Абрамец, – сказала Женя самым что ни на есть равнодушным тоном. – Вот меня и зацепила эта фамилия, понимаешь? Мучилась, мучилась, потом решила у тебя спросить. Оказалось, что у меня генетическая отрицательная реакция на эту токсичную для нас фамилию.

– А как этого нотариуса зовут? – спросил Александр Александрович настороженно.

– Не знаю, я документов не видела, – с легкостью соврала Женя. – Мне Михаил рассказал. Ну ладно, дед, спасибо, я все выяснила. Похоже, история нашей семьи неисчерпаема! Особенно история Грозы. Но ты помнишь только какие-то отрывки, потому что был слишком мал. Жаль, что никто никогда никаких записок не вел, не пытался эти воспоминания систематизировать. Ни ты ничего не записывал, ни твоя сестра Женя, хоть она и была журналисткой, ни моя мама…

– Отец мой, Дмитрий Гроза, вел дневник, – возразил Александр Александрович. – Вернее, записки о прошлых событиях. Я их в руках держал, хотя и не понимал, что это такое. Был тогда совершенным малышом, читать не умел, но помню этот эпизод необыкновенно четко! Я нашел тетрадку и самодельный крестик в Сокольниках, в развалинах одного сгоревшего дома. Кстати, этот крестик был долгие годы со мной, потом я его терял, а незадолго до твоего рождения нашел. Тебя им и крестили, ты его носишь! Так вот, когда я нашел тетрадку, один человек, Виктор Панкратов, прочел при мне вслух несколько строк… Я их помню всю жизнь. Вот слушай… – Александр Александрович перевел дыхание и тихо проговорил: – «Хоть и сказал некогда Саровский Святой, что от молчания еще никто не раскаивался, я все же решил свое молчание, наконец, нарушить и описать то, что происходило тогда, в апреле 1927 года, в городе Сарове. К этому меня подтолкнули Вальтер и Лиза, самые близкие мне люди. Удивительно, до чего же четко все запомнилось, а ведь уже десять лет прошло! Гедеон, я слышал, сгинул где-то в Казахстане, в лагере. Судьба отца Киприана так же трагична. Святые мученики! Вечная вам память.

О Матвееве я ничего не знаю.

Анюта, слава Богу, жива, она по-прежнему в Дивееве. Теперь она зовется матушка Анна…