Ведьмин коготь

Он перевернул бесчувственного Верьгиза на спину и приставил кол к его сердцу. Или к тому месту, где оно теоретически должно находиться… ну, с левой стороны груди, там трепыхалось, туда Трапезников и приткнул окровавленный конец кола. Занес кулак, потом подумал, пошарил вокруг взглядом и подтянул к себе увесистый камень. При этом он видел себя словно бы со стороны и тихо ужасался: а вдруг Раиса опять воспротивится?! Неужели он сможет убить – вот так, таким ужасным, диким образом, причем убить не разъяренного вампирюгу с окровавленной пастью, а безоружного, лежащего без сознания человека?..

Трапезников не знал!

К счастью, Раиса не дала ему времени на эти опасные раздумья. Дрожа, бросила в его сторону полный ненависти взгляд, подскочила к Жене, схватила ее за плечи, тряхнула с силой и крикнула странным, завывающим голосом:

– Варма пуви! Модаватракш, илязо пеле! Ава, сыргок, вельмек![19]

Женя резко вскрикнула и открыла глаза. Сначала взор ее был мутен, лицо растерянно, однако вот она осмотрелась осмысленно, шарахнулась от Раисы, потом увидела Трапезникова, торопливо прикрылась руками, встала вполоборота, испуганно косясь на него.

Сквозь пальцы сквозила ее грудь, нервно вздымался живот под локтем…

Какой это там импотент говорил про неуместность эротических фантазий?! Сейчас Трапезников с небывалой охотой воплотил бы их в жизнь, несмотря на обстановку, крайне к тому не располагающую!

Похоже, и объект его фантазий не оказал бы сопротивления… Во всяком случае, Женя вдруг ахнула, всплеснула руками, забыв об осторожности, повернулась к нему и воскликнула:

– Боже мой! Я вас знаю! Я вас видела, видела… Вы…

– Александр Николаевич… – начал он рекомендоваться издалека – наверное, от удивления, но Женя перебила:

– Александр Николаевич?! Да ведь вы Трапезников! Вы Трапезников?!

– Он самый, – изумленно кивнул тот. – А вы меня откуда знаете-то?

– Я вас видела… – снова сказала она, но запнулась, и у Трапезникова возникло необычайно четкое ощущение, что Женя хотела сказать: «Во сне».

Но это уж ты хватил, брат! Ведь не в любовном романе дело происходит!

– Впрочем, это неважно, – отмахнулась Женя и брезгливо указала подбородком на Верьгиза: – Он жив?

– Пока, – сообщил Трапезников. – Вы против?

Женя на миг отвела глаза:

– Я его боюсь и ненавижу, но не желаю ему смерти. Послушайте, мы должны как можно скорее уходить отсюда. Бежать! Но мне надо одеться. Где мои вещи? – повернулась она к Раисе. – Где мой крестик и образок? Где мой жакет, в его кармане был дневник!

– Пойди в дом да поищи, – посоветовала Раиса с глумливым выражением.

– Да, вы явно поторопились проявить милосердие к этой публике, Женя! – бросил Трапезников сердито. – А вот я его не собираюсь проявлять!

Он выразительно покачал колом напротив сердца Верьгиза и скомандовал, глядя на Раису:

– Снимай свой балахон! Живо! А вы заберите у нее одежду!

Последняя фраза адресовалась Жене, и Трапезников мельком изумился, что к ней он обращается на «вы», а Раисе почему-то бесцеремонно тыкает. Но ситуация, в которой он находился, не имела отношения не только к любовному роману, но и к учебнику хороших манер, поэтому Трапезников не стал зацикливаться на нюансах.

Раиса послушалась. Трапезников вздохнул не без облегчения, когда оказалось, что на ней под балахоном надета легкая белая сорочка. Он не намеревался грабить Раису до нитки!

– Одевайтесь! – скомандовал Трапезников, но Женя оказалась сообразительной: она уже напялила на себя балахон Раисы – с выражением враз брезгливым и довольным, которое насмешило и в то же время умилило Трапезникова.

«Угомонись, идиот!» – приказал себе.

– А теперь делаем вот что, – обернулся к Раисе, которая стояла сжавшись, красная от стыда. Понятно, что в сорочке выше колен, открывавшей некрасивые, худые, кривые ноги и прочие недостатки ее телосложения, она чувствовала себя ужасно. Моральный дух врага был подавлен, и Трапезникову не стоило труда заставить ее подчиниться следующей команде: снять балахон с Верьгиза, разорвать на полосы и связать знахаря по рукам и ногам, оставив рукава и пару полос про запас.

– И не жульничайте! – прикрикнул он, когда Раиса взялась за дело. – Проверю, так что вяжите крепче!

И тут же язык самым натуральным образом присох к его гортани, когда он увидел раздетого Верьгиза…

Из дневника Евгении Всеславской, 1875 год

Надя лежала тихо, но я чувствовала, что она не спит. Я тоже долго уснуть не могла, а потом все же забылась, но вдруг проснулась оттого, что услышала далекие тяжелые удары. Похоже было, будто бьет где-то церковный колокол. Но бить в Слободской он никак не мог, потому что это деревня, а не село – значит, церкви в ней не имелось. Да и поблизости от самого Арзамаса и до Дивеева и Сарова церквей не было, оттуда же биение колокола никак не могло донестись. Сама не зная почему, я поняла, что отбивает этот колокол полночь.

«Пелеве», – вспыхнуло в моей памяти слово, которое знахарь сказал Наде, и я вдруг ощутила, что ее нет рядом…