Ведьмин Кут

– То-то же, чужие грехи пред очами, а свои за плечами. Оба вы виноваты в том, что случилось. И не знаю я, сумею ли помочь вашей беде, уж больно сильно материнское слово, его не переиначишь. Ну, да попробую. Завтра, как солнце за реку сядет, приходите на поле, на то место, где Гришанька пропал, там и встретимся. Да с собой рубашечку его крестильную прихватите, и крестик на гайтане, нужны они мне будут.

Сказала так Аглая проводила гостей и задумалась. Ночью на реку ходила, Водяного кликала, условилась о чём-то, а с утра раннего, до зари ещё, напустила на деревню туманы зыбкие, мутные, чтобы не увидел её никто, да пошла к Хозяину Речному, забирать палец утопленника. Из того пальца сделает она нынче свечу, обвязав его нитью наговорённой, да воском, смешанным с пеплом от костра с Ивана-Купалы, трав истолчёт сухих, да особые слова прочитает. И со свечою той пойдёт она в лес.

Как рассвело, туман развеялся, день занялся. А к вечеру, как условились, пришла ведьма на поле, за которым начинался лес дремучий. Там поджидали уже её опухшие от слёз родители Гришаньки.

– Принесли что просила?

– Принесли.

– Ну, давайте. Да пока в сторону отойдите.

Стала Аглая шептать, да бормотать, нараспев слова тайные читать, да в следы, что накануне остались, острые иглы втыкать. Зашумел, застонал лес чёрный. Засверкала вдалеке, за лесом, гроза. После свечу зажгла, те следы обкапала, глянула на родителей быстрым взглядом агатовых глаз и сказала:

– А теперь тут ждите, да молитвы читайте, какие знаете, если повезёт, найду я вашего сына и высвободить сумею.

Те лишь закивали молча, бледные и суровые, от страха не могли они и слова вымолвить. А Аглая направилась в лес. С Лешим она дружбу водила, да только он тоже своего так легко не отдаст, жертвы запросит, и тут уж чёрной собакой иль курицей не откупиться. Ну, да видно будет. Подарок-то она ему приготовила, но примет ли…

Аглая шла по лесу, держа впереди себя, в вытянутой руке, свечу. Жарко и ярко она светила, далёко освещала дремучую чащу, лес тот густой был, старый, тёмный, сразу с опушки непроходимым становился. Лишний раз люди туда не совались. На охоту да по грибы в другой лес ходили, что за соседней деревней начинался. Подалече, да зато светлый тот лес, берёзовый, совсем в иную сторону тянется. А про тот лес, по которому сейчас Аглая шла, дурное говорили. Нечисть тут водилась. Свеча выхватывала из темноты кривые стволы и сучья, но в её свете всё видилось истинным, таким, каким есть – и деревья были не деревьями вовсе, а чудищами лесными, древними, с бородами моховыми, с пальцами сучковатыми, с морщинистыми телами, с глазами плошками, что светились во тьме жёлтым светом. Они пытались ухватить её за подол, цеплялись за волосы, опутывали корнями ноги, но Аглая шептала нужные слова и шла вперёд, мимо коряг, усмехавшихся ей вслед, мимо маленьких, юрких существ, перебегавших ей дорогу, мимо ползучих гадов и летучих сов.

Внезапно мелькнуло впереди что-то светлое – он! Кинулась Аглая вперёд, а пятно качается зыбко, уходит в сторону, в руки не даётся. То Леший морок наводит, с толку сбивает.

– А ну, – крикнула Аглая и ногою топнула, – Стой, тебе говорят! Человек на земле всему хозяин, и, стало быть, главнее всякого гада ползучего, птицы летучей, рыбы в воде и зверя в лесу. Тебе меня слушать!

Стихло всё в лесу. Даже филин перестал ухать и ветер лёг на землю, свернувшись клубком, ровно кошка. Лишь ведьма, высокая, вся в чёрном, стояла посреди чащи, держа в руке свечу, и пламя её освещало всё кругом. Уползли в тень коряги глазастые, отступились деревья-чудища, спряталась под корни их юркая причудливая мелочь лесная, не смея сунуться в круг света.

– Покажи мальчишку, а это тебе выкуп, – произнесла строго ведьма и положила на землю тяжёлый мешок.

И тут же из тьмы вышел ей навстречу ребёнок, вышел и встал, как вкопанный, волосики льняные, глазки голубенькие, а в глазах пусто, нет ничего.

– Не он это! – крикнула ведьма, – Чего ты мне голову морочишь?

Заухал, захохотал филин и тут же оборотился мальчонка пнём трухлявым. А из тьмы новый вышел, точь в точь, как первый, только глянула ведьма в его глаза и поняла – он, Гришанька. В тот же миг, не мешкая, накинула она на него рубашку крестильную да крестик нательный, тут же очухался ребёнок, как ото сна долгого пробудился. По сторонам озирается испуганно, головкой крутит, к ведьме жмётся.

Схватила Аглая его на руки и бросилась бежать, в одной руке свечу держит, путь себе освещает, другой Гришаньку к себе прижимает крепче. А кругом вновь всё загоготало, зашумело, ветер поднялся неистовый, деревья закачал, завыл в кронах, загудел. Свист стоит, гвалт, словно светопреставление началось. А Аглая бежит, торопится, вот уж и опушка недалече. Но схватили ветви-руки ведьму за косы, потянули за платье длинное, корни ползучие ноги её опутали, листья глаза оплели, и лишь успела она Гришаньку на ноги поставить, свечу ему в ладошку сунуть, да крикнуть:

– Беги вперёд, Гришанька, ничего не бойся, тебя они не тронут, беги, не оглядывайся! Свеча тебя выведет!