Ведьмин род

Васил Заяц, скованный наручниками, с бледным мокрым лицом, сидел на краю сундука. Вопросительно посмотрел на констебля, тот перевел дыхание:

— Дыра в спине — можно кулак просунуть…

— Хорошая пушка, — хозяин дома ухмыльнулся. — На медведя сгодится.

— Конец мне, — с тоской сказал констебль. — И тебе конец, и Ксане твоей, ты же не знаешь, кто это был и чей он сын…

— Знаю, — прошептал хозяин дома. — Еще как знаю… Не трясись, Лис, ты не того боишься. Он сдох. Инквизиция сюда не дотянется… Завали сейчас же ведьму. Пока она не очухалась и не убила нас всех.

Дверь в подвал по-прежнему была открыта, внизу еле слышно плакала девушка.

— Что же ты так с дочкой-то, — пробормотал констебль.

— Ведьмы. — Глаза хозяина нехорошо блеснули. — Дрянь, скверна, беда ходячая… Ксана на стороне ее прижила, не моя кровь… Сними! — он требовательно протянул скованные руки.

Констебль не двинулся с места.

— Очнись, Лис! — Хозяин дома говорил оглушительным шепотом. — Тебе здесь жить… у тебя семья, внуки… ты же сосед, мы свои… Скинем их с обрыва в озеро, вместе с машиной. Пусть потом ищут. Лед на трассе… Сколько таких случаев…

Констебль сглотнул, ни на что не решаясь, но уже зная, что решиться придется.

х х х

«Почини», — сказал Мартин.

Одна пуля проломила ребро у основания, другая вошла в позвоночник. Мартин лежал ничком, Эгле стояла над ним на коленях, время текло вместе с кровью на снег.

Селение Тышка сомкнулось вокруг — капканом. Каменным мешком. Поселок-убийца, поселок-кошмар. Весь долгий путь по горным склонам был дорогой на дно, во тьму, в смерть. «Почини», — сказал Мартин, но Эгле чувствовала свою невсесильность как проклятие. Мир полон зла. Чуда не будет.

Тускло поблескивал снег — матовое зеркало, и по нему бродили искры, будто что-то желая показать ей, подталкивая, подсказывая; Эгле посмотрела на свои ладони, покрытые кровью Мартина. И потом, словно оттолкнувшись от них взглядом, посмотрела вверх.

Над темными горами висели звезды — так много она никогда не видела. Ни разу в жизни; они были цветные. Бирюзовые, розовые, опаловые, изумрудные, желтые, синие, красные. Они смотрели на Эгле миллионами глаз — острых, хищных, печальных, насмешливых. Эгле показалось, что она волчица и, если завоет, — дыханием коснется неба.

Горячий воздух подступил к ее горлу. Эгле потянулась вверх, достигла звезд и зачерпнула, закрутила водоворотом, смешала, дернула на себя. Небо помутилось, звезды слиплись в единую массу, густую, как тесто, наполнили ладони и хлынули в Мартина — в развороченное мясо, в переломанные кости, в разорванные артерии.

Кусок свинца впился в ладонь — сплющенная пуля. И еще одна, раздавленная о его позвоночник. Две смятые пули покатились на землю, звезды падали, как вертикальный столб света, пот заливал глаза, кровь Мартина заливала снег…

Дверь дома открылась. На пороге стоял человек, полный страха и заряженный смертью.

х х х

Васил Заяц просто боролся за свою жизнь.

Не суд его пугал и не приговор. Не долгий срок, который, скорее всего, получит его жена за убийство младшего Старжа; не судьба сына, который теперь сядет, а ведь собирался жениться весной. Не участь дочери-ведьмы… ее-то, пожалуй, стерва и пощадит, единственную. Он хорошо помнил, как подхватывает человека вихрь, как потом роняет на дорогу. Чуть выше подкинуть — костей не соберешь.

Жена взяла двустволку из сарая. Но, кроме двустволки, хранился еще карабин в доме. Васил Заяц был охотником с отрочества и предпочитал крупную дичь.

Ведьма стояла на коленях над трупом инквизитора. Казалось, она воет, как волчица, только вместо воя расстилалась жуткая тишина, а вокруг — Заяц разинул рот — вокруг совсем не было снега, как если бы ведьма растопила его в радиусе пяти шагов или разметала, будто взрывом.

Инстинкт велел ему бежать, уносить ноги, но Васил Заяц понимал, что далеко не убежит. Нет; он должен встать и посмотреть своей смерти в лицо, а потом поднять карабин, упереть в плечо и не промахнуться, потому что выстрел будет только один.

х х х

Тот, кто стоял на пороге, источал теперь азарт: так бывает, что жертва становится охотником. Эгле знала, что, если обернется и посмотрит на свою смерть и оставит Мартина одного на долю секунды, — все будет напрасно, Мартин никогда не поднимается с талого снега. Она должна закончить работу до того, как человек на пороге выстрелит.

Она шарила ладонями в ледяной космической пустоте: последние цветные огни пытались спрятаться, закатившись за облако. Звезд не хватало. Мартин не дышал. Эгле с каждой секундой все безнадежнее понимала, что опоздала, что взялась за непосильный труд, что надорвалась и сейчас потеряет сознание, и тогда эти люди ее добьют.

Темнело небо. Сгущались тучи. Не осталось ни одной звезды…

х х х