— Да, среди балетных — ведьм полно, даже больше, чем среди киношников. Я тогда был щенок, естественно, чуять ее не мог, спросить напрямую не решался… Я ей просто сказал, что моя мама ведьма, и посмотрел на реакцию. Ох, как она ожила… стала легкой, как голодный лебедь. Ее звали Дафна, и у нее было отличное чувство юмора… Мы подъезжаем?
— Нет. — Эгле огляделась. — Это не здесь, там трасса поворачивает подковой… И что у вас было дальше с этой девочкой?
— Я познакомил Дафну с мамой, обе остались очень довольны, потом мы вместе ходили к маме на лекции, по студенческим билетам. Это… не то чтобы любовь, но у меня было чувство, что я делаю нечто очень, очень правильное. Что я изменяю мир для этой девчонки, у меня-то по рождению есть все… и я должен делиться с теми, кому меньше повезло. Дафна светилась, летала, пригласила меня на спектакль, где была занята со своим училищем. Но, что совершенно закономерно, через пару дней она узнала, кто мой отец… и сбежала.
Он говорил легко, без тени обиды или огорчения, но Эгле догадалась, что тогда, в четырнадцать лет, он вовсе не был так бесстрастен.
— Испугалась, — сказала Эгле. — Что… она не состояла на учете?
— Состояла. — Мартин аккуратно вписался в крутой поворот. — И как раз мой отец ее ставил на учет за год до нашей встречи, причем со скандалом, с побегами, со спецприемником… Проблема Дафны оказалась не в том, что она ведьма, а в том, что у нее был отчим-мерзавец. Все это я узнал много лет спустя, разумеется.
— Какой кошмар, — пробормотала Эгле.
— У меня волосы дыбом, как вспомню, — просто сказал Мартин. — Эта сволочь, ее отчим, запугивал ее и стыдил, забивал голову дрянью, чтобы девчонка не сопротивлялась. Ты, мол, ведьма, ты похотливая сучка, если кто-то узнает о нашей связи, тебя все проклянут… Прости, Эгле, меня явно не туда занесло, а начал ведь с лебедей. Извини.
— Но… ей ведь помогли? — тихо спросила Эгле.
— Побочный эффект инквизиторского учета, — Мартин ухмыльнулся. — Работая с ней, отец мгновенно понял, что здесь что-то не так, и расколол ее, как он умеет.
— Пытал?!
— Ну что ты, — Мартин посмотрел укоризненно. — Побеседовал. Вытащил проблему на поверхность, раздал пинков ответственным лицам, все забегали как подорванные — прокуратура, опека, директриса хореографического училища… К моменту нашей встречи ее отчим уже год как сидел в тюрьме, Дафна жила в общаге, и, кажется, психотерапия худо-бедно сработала, потому что мне-то она показалась нервной, немного странной, но веселой и обаятельной девчонкой… не сломленной. Но вот моего отца она видеть не желала, не потому что он Великий Инквизитор, а потому, что она знала, что он знает. Она даже слышать о нем не могла. Обо мне тоже.
— И… как у нее сложилась потом жизнь? — Эгле почувствовала, как мерзнет правая ладонь, и принялась растирать ее левой.
— Нормально сложилась. — Мартин сбавил скорость, оглядывая склоны вокруг. — Балериной не стала, но занялась бизнесом, успешно, и вышла замуж… А главное — инициацию так и не прошла…
Он принюхался, раздувая ноздри, и остановил машину у обочины:
— Так, Эгле. Ты ничего не хочешь мне показать?
Она не знала, хочет ли найти в лесу это место — или, наоборот, желает, чтобы оно спряталось от инквизитора, ушло под землю, под корни жухлой травы. Ее память не хранила деталей; Эгле помнила только, как, спасаясь от палачей, Ивга высадила ее на обочине… Вышвырнула, если честно. И погнала машину вперед, уводя за собой погоню, оставив Эгле просьбу на прощание — спрятаться и выжить…
— Где-то здесь, — она неуверенно огляделась. — Выше по склону.
Верхушки сосен, жадно тянущихся к серому небу. Обвитые мхом, будто драпировкой, красноватые стволы. Вечнозеленый кустарник вдоль дороги. Мартин смотрел по сторонам, на его лице не было умиления горожанина, оказавшегося в живописном и диком месте. Он был сосредоточен, как футбольный вратарь, чья команда успешно атакует, и угрозы воротам нет — но в любой момент может начаться контратака.
— Может, не будем искать? — малодушно предложила Эгле. — Может, там уже ничего…
— Точно есть, — он шевельнул ноздрями. — Идем-идем, только под ноги смотри.
И он направился в лес, легко ступая, неслышным охотничьим шагом, и Эгле ничего не оставалось делать, как догнать его и пойти рядом.
— Значит, по местным поверьям, отправить в этот лес сиротку за хворостом означало убить ее? — спросил Мартин на ходу.
— Это сказки.
Эгле осторожно шагала, боясь подвернуть ногу, потому что тонкий слой снега скрывал под собой и корни, и камни, и острые коряги. Высокая жухлая трава покачивалась, хотя ветра не было. Еле слышный скрип в кронах да хруст снега под ногами только подчеркивали слежавшееся безмолвие.
— Эта трава как волосы мертвой великанши, — сказала Эгле, чтобы нарушить тишину.
— А умерла она после визита в парикмахерскую, — пробормотал Мартин без улыбки. — Где ее варварски обработали пергидролем…
Он остановился и снова принюхался: