Ведьмин род

Эгле обернулась и посмотрела на Лару. Девчонка больше не улыбалась — стояла, приподняв одно плечо, глядя в сторону. За ее спиной тянулся коридор в полумраке, и там, у противоположного входа, гулко открылась дверь подъезда.

— Прости, — сказала девчонка нехотя. — Они меня… заставили.

В коридор подвального помещения уже входил инквизиторский патруль.

х х х

Мартин смотрел, как выкипает молоко из светлой металлической кастрюли, как перехлестывают через край белые щупальца пены и в их объятиях, шипя, гаснет синяя газовая горелка. Совсем погасла; он еще несколько секунд постоял без движения, потом снял кастрюлю с плиты и выключил конфорку.

Зачем он решил вскипятить молоко? Он ведь не любит горячего молока и совсем не умеет готовить?

Эгле ушла из дома, и он ее отпустил.

Умом он понимал, что ей всего-то нужно пройтись, справиться с разочарованием, со злостью, с обидой, что она вернется через несколько минут с какой-то мелочью, купленной по дороге. Он не мог удерживать ее, это было бы жестоко и бесполезно, но он должен был удержать ее любой ценой; почему до сих пор не вернулась? Может, через мгновение повернется ключ в замке?

В прежние времена у него уже зазвонил бы телефон. Уже отец спросил бы сварливо: что у тебя случилось?

На улице взвыла полицейская сирена. Рука у Мартина дрогнула, и горячее молоко растеклось по столу, пролилось на пол длинными нитями, похожими на шерстяную деревенскую пряжу.

х х х

— Кто тебя заставил? Кто тебя подослал, говори!

В последний раз Эгле дралась лет в тринадцать. Лара Заяц уступала ей и силой, и ростом, но девчонке, кажется, много раз приходилось пускать в ход кулаки и ногти, и сражалась она без оглядки, неудержимо, в то время как Эгле все время помнила, что перед ней ребенок.

— Говори, кто тебя…

Зубы Лары Заяц сомкнулись у Эгле на предплечье, и это было так неожиданно больно, что Эгле позабыла об условностях и вцепилась в тонкие косы. Девчонка заорала.

Шаги звучали у самой двери. Инквизиторы вошли — влились в подвал, как три чернильные кляксы, все в оперативном модусе, жгучие, как кислота, непереносимые. И первым из них, во главе патруля, был Томас.

Эгле потребовалась доля секунды, чтобы пережить эту новость. Лучший для нее вариант? Или худший?

— Скажи им. — Эгле развернула девчонку лицом к патрулю. — Скажи, что здесь случилось, что это провокация, что ты притащила меня в ловушку… Томас, здесь не было и не могло быть никакого обряда!

Томас замер, чуть поддернув рукав на левой руке, приподняв ладонь характерным жестом. «Пишу я правой», — вспомнилось Эгле. Оперативники за его спиной замерли в полной боевой готовности, Эгле могла только предполагать, почему они не напали в первую же секунду.

Ведьмы избирают подвальные и полуподвальные помещения, склады и спортзалы, ангары и гаражи — для инициаций. Веревка на полу, готовые свечи, действующая ведьма — и с ней «глухая». Сцена, отлично знакомая каждому инквизитору; странным может показаться только то, что действующая заламывает «глухарке» руку, поставив девчонку между собой и инквизиторами:

— Скажи им! Признавайся!

Лара Заяц молчала — ее много раз в жизни били, таскали за волосы, на нее кричали, Эгле не делала сейчас ничего, что произвело бы впечатление на подростка-ведьму из поселка Тышка. Каждую секунду следовало ждать инквизиторской атаки, но Томас медлил, будто давая шанс.

— Томас, вы же меня знаете, — Эгле поймала его взгляд. — Пожалуйста, поверьте.

— Мы вынуждены задержать вас обеих, — медленно сказал Томас. — Отпустите ребенка.

— Говори! — Эгле затрясла девчонку, как куклу, так что Лара охнула сквозь сжатые зубы. — Добейтесь от нее признания! Сейчас! Она сказала, что ее заставили!

— Отпустите ее, — тихо повторил Томас.

Лара шумно дышала. Эгле опомнилась и освободила ее из захвата. Лара отшатнулась и чуть не упала. Первый оперативник плавно приблизился к девчонке и взял за руку выше локтя, Лара дернулась, но не издала ни звука.

Второй оперативник шагнул к Эгле, у него в руках она увидела колодки.

— Я больше это не надену. — Эгле попятилась, чувствуя, как подступает неконтролируемая паника.

— У вас нет выбора, — глухо сказал Томас.

х х х

Он лег спать в восемь. Это было так не похоже на него, что Ивга, кажется, почувствовала неладное. Она молча улеглась рядом и обняла его, будто желая защитить от всего на свете. Он дремал, чувствуя ее тепло и запах, ощущая ладонь у себя на голове и легчайшее прикосновение губ к виску, к щеке, к опущенным векам. Она подстроила свое дыхание под его вдох и выдох, и тяжесть в груди, мучившая его целый день, прошла.

Реальность смешивалась со сном. Обнимая Ивгу, он видел залитую солнцем комнату и занавески, полные ветра, будто паруса. Снаружи было лето, цвели пионы… или паруса тоже были? Он сидел на краю, болтая ногами над белейшей морской пеной, над глянцевой гладкостью пологих волн… Ивга была рядом. Она всегда была рядом, странно представить, что когда-то он жил без нее…

Клавдий проснулся. В спальне было совершенно темно. И пусто.

— Ивга?