Ведьмин век

Билеты были куплены заранее. Недорогие, но вполне сносные — не поднимаясь с деревянной трибуны, можно было разглядеть большую часть поля. А уж мальчишка, стоящий у деда на коленях, и подавно видел все на свете, а когда шары поднимутся в небо, зрителями станут и те, кто не купил билета, кто толпится сейчас за оградой, за частой — дань предосторожности — цепью полицейских со щитами и дубинками. Мальчишка на дедовых коленях вертел шеей, не зная, куда в первую очередь смотреть: на парад экипажей, отдающих рапорт Председателю общества воздухоплавателей, или на вооруженных дядек в красивой форме, в касках, со свистками, рациями и пистолетами…

Старик глубоко вздохнул. Свежий воздух, слабый ветерок — ему сделалось значительно лучше. Он почти не ощущает сердца, и хорошо все-таки, что он не позволил себе расклеиться. И как безудержно радуется пацан…

Дали старт.

Канаты, до сих пор удерживавшие на земле все эти немыслимые цветные сооружения, с видимым облегчением лопнули; трибуны завопили, приветствуя любимцев, изливая свою бурную радость в синее безоблачное небо этого дня. Восторг от экзотического зрелища, бравурной музыки и хорошей погоды обернулся всеобщей неопределенной веселостью; мальчишка топтался на коленях деда, вопя и подпрыгивая, зачарованно провожая взглядом пестрые шары, поднимающиеся все выше — да и сам старик, вот уже много дней пребывающий в глухой депрессии, ощутил свежее прикосновение ветра.

— Пошел! Пошел! «Ястреб» выше всех пошел, смотри, деда!..

— Итак, дорогие зрители, начался первый этап гонок, и мы с замирающим сердцем наблюдаем…

— Деда, смотри, а у того красного хвост!.. А там вертолет, смотри, деда, там вертолет летает! А смотри-и…

Небо цвело.

Шары поднимались выше, все выше, время от времени на трибуну падала тень — тогда дед с внуком видели солнце, просвечивающее сквозь тончайшую, разукрашенную всеми красками ткань. Разворачивались, причудливо извивались рекламные ленты — у толпы захватывало дух от изобретательности устроителей. Шары парили, то сливаясь с голубизной, то ярко вспыхивая на ее фоне — бока многих из них меняли свой цвет в зависимости от температуры, ветра, еще кто знает от чего; гремел оркестр, кто-то пустил ракету, и его тут же увели за нарушение правил. О чем-то взахлеб кричал комментатор — старик не слушал его, зачарованный зрелищем. Уж если мне так здорово, так необычно… то какими же глазами смотрит на это пацан?..

В этот момент самый большой и самый высокий шар, представляющий, кажется, огромную обувную фирму и называемый, кажется, «Ястребом» как этот шар вдруг съежился, будто гнилая груша, и внезапно стал терять высоту.

Испуганно закричали трибуны; шар опустился так низко, что из-под расписной корзины шарахнулись зеваки — по счастью, далеко за ограждением, там, где не было трибун, где народа было поменьше; почти коснувшись земли, шар вдруг стремительно раздулся снова, и люди завопили уже от восторга — в очертаниях его ясно проступила клоунская физиономия, с круглым носом и оттопыренными ушами, с весело растянутым ртом.

— Вот это да, — радостно сказал старик. — Раньше такого… гляди-гляди, раньше такого не делали!..

Комментатор, которому тут бы и залиться соловьем, почему-то молчал, зато оркестр гремел все энергичнее; «Ястреб», чье название никак не соответствовало теперь форме шара, поднимался все выше, и раздувался еще, и скоро сделался как два «Ястреба», и люди на трибунах разинули рты, потому что шар, казалось, занимал собой полнеба, прочие казались рядом с ним просто бусинами, мелюзгой.

— Смотри-смотри! — повторил старик. — Раньше такого…

Трибуны удивленно примолкли.

Шары вели себя странно; один вращался, поднимаясь и опускаясь по туго закрученной спирали; другой подергивался, раскачивая корзину, и было видно, как экипаж судорожно цепляется за пляшущие борта. Третий сплющился, сделавшись почти плоским, четвертый вытянулся в сосульку, пятый вертелся юлой, все быстрее и быстрее, ненормально быстро, и рекламные ленты развивались вокруг, как сиденья цепной карусели…

«Ястреб» продолжал расти. Комментатор молчал; старик оторвал глаза от неба.

Посреди зеленого поля стоял Председатель общества воздухоплавателей, и лицо у него было белое, как тарелка. Перекошенное ужасом лицо.

Старик беспокойно заерзал. Обернулся к внуку — и потому не увидел.

А видеть стоило.

За мгновение до взрыва «Ястреб» вспыхнул, как бумага — и сразу же лопнул, разнося по всему небу черно-красные горящие клочья.

Трибунам понадобилось несколько секунд тишины.

Полной тишины, в которой не нужно и кощунственно гремел оркестр; потом и трубы нестройно смолкли, и, будто бы дождавшись паузы, разорвался огнем другой шар — из далекой заморской страны, зеленый с серебром, и огненные клочья посыпались на головы обомлевших людей.

А потом вмешался и ветер.