Ведьмин вяз

Что-то еще цеплялось за крошечную вероятность того, что я как-то не так понял, и если бы я мог просто прочистить башку, то увидел бы реальную картину. Но как я ни старался, все следы приводили на прежнее место: толстовка моя, ключ, чтобы впустить Доминика, мог быть только у меня, и позвать его мог только я (Привет, чувак, я тебе задолжал, а тут раздобыл пару дорожек, не хочешь приехать?), вдобавок в ту ночь меня не оказалось в комнате. Да и если уж начистоту, кто еще это мог быть? Леон с Сюзанной считали, что это я. Хьюго: ни единого шанса. А больше в доме никого не было. Конечно, Доминик мог украсть ключ и предусмотрительно явиться к нам в сад с удавкой и убийцей, но даже в моем отчаянии такое предположение выглядело абсурдом, – в общем, с чего начал, к тому я и вернулся.

Главное – я ничего не мог опровергнуть. Единственные мои контраргументы: “я ничего не помню” и “я не такой”, но много ли они стоят? В суде (быть может, даже наверняка): дамы и господа присяжные, я понимаю, что на удавке обнаружили ДНК моего клиента, но посмотрите на него, такой милый молодой блондин из такой приличной богатой семьи, такой красавчик, никогда не был замешан ни в чем подобном, разве он похож на убийцу… И если получится как-то замаскировать мои набрякшие веки и сделать так, чтобы язык не заплетался, пожалуй, мне удастся их убедить. Здесь же, в клубах пара, под беспощадную барабанную дробь воды и страдальческий стон труб, все было иначе. Что бы ни было у меня в голове, кем бы я себя ни считал – это не стоило совершенно ничего.

Две руки, чтобы повернуть ключ в ржавом замке, шепот Заходи, чувак, ухмылка Доминика в лунном косом луче. Удавка врезается в плоть, из горла рвется сдавленный вопль, ноги отчаянно сучат по грязи. Немыслимая тяжесть тела, которое нужно протащить по бесконечному травяному простору, оглушительное до жути собственное дыхание, руки соскальзывают, мрак, суматоха, ничего у меня не получится, – я понятия не имел, что из этого действительно помню, а что порождение темных галлюцинаций, превосходящих воображение, неуправляемых и бессознательных, кипевших собственной мощью и жизнеподобием.

Все это казалось мне насилием, чужим, безумным, наведенным мороком. Разве я мог так думать? Я ведь совсем не такой: пью пиво с друзьями, ловко модерирую споры в твиттере, ленивыми дождливыми воскресными утрами в постели с Мелиссой завтракаю круассанами. Я не сразу понял, почему же нахлынувшее чувство показалось мне таким знакомым. Я по-прежнему стоял в душе, вытаращась в пространство, – наверное, добрых полчаса, вода уже остывала – и вдруг вспомнил: безликий доктор что-то бубнит, я первый день в больнице, невропатолог, судороги, эрготерапевт, словно все это имеет ко мне какое-то отношение, и постепенно до меня доходит, что да, имеет, теперь это и есть моя жизнь.

Вода остыла до такой степени, что я начал дрожать. Я уже вытирался, как вдруг услышал осторожный стук во входную дверь, потом пауза, мерное бормотание Хьюго сливается с другим голосом. Тон беззаботный, приятный, ничего срочного, но я узнал этот голос сквозь стены и пол, я узнал бы его с первого слова где угодно, точно влюбленный. Рафферти.

У меня подкосились ноги. Как же быстро. Я понимал, что рано или поздно это произойдет, но думал, через несколько недель, если не месяцев, а в глубине души по-дурацки надеялся: быть может, мне и вовсе удастся отвертеться. Я даже подумал, не сбежать ли, – Хьюго их заговорит, я выпрыгну в окно, перелезу через заднюю стену и… – но, еще не закончив мысль, осознал, что все это чушь, и что дальше – сбежать в леса и поселиться в пещере в горах Уиклоу? Я наскоро оделся, кое-как застегнул пуговицы – по крайней мере, когда они сюда придут, не застанут меня дрожащим в одних трусах. Отрицай, сказал я себе, спускаясь по лестнице, точно в замедленном воспроизведении, голова так сильно кружилась от ужаса, тошноты и нереальности происходящего, что пришлось ухватиться за перила, отрицай, отрицай, все отрицай, найди адвоката, они ничего не докажут…

В прихожей стояли Рафферти, Керр и Хьюго. Одновременно и резко обернулись ко мне. Детективы были одеты по-осеннему, в длинных пальто, на Керре была шляпа а-ля Аль Капоне, Хьюго – я сразу это заметил, но не понял, что это означает, – сменил пижаму и халат на более-менее приличные твидовые брюки, чистую рубашку и джемпер. Было что-то тревожащее в том, как они стоят поодаль друг от друга на плитках пола, точно фигуры на шахматной доске.

– В чем дело? – спросил я.

– Тоби, – непринужденно и весело проговорил Рафферти, словно и не было нашего прошлого разговора, – вам идет эта стрижка. Ваш дядя ненадолго съездит с нами в участок. Не беспокойтесь, мы вернем его вам в целости и сохранности.

– Что? Почему?

– Нужно взять показания, – ответил Керр.