Ведьмин зов

В его квартире у нее были свои тапочки, своя полка в шкафу, гора курортных вещей, завезенных впрок. Пакеты с сушеной лавандой валялись у изголовья. Никогда и ни с кем Эгле не испытывала ничего подобного — если с прежними партнерами она привыкла верховодить в постели, то Мартин завораживал ее, как удав мышонка. Это было похоже на безумный танец — он вел ее, всякий раз другой дорогой, проводил через дикую чащу, сквозь почти невыносимый, мучительный накал, так, что она стонала, плакала и повторяла его имя, а потом вытаскивал на высочайший пик и чуть ослаблял хватку. И тогда уже она с новой силой отвечала ему, мир взрывался, Эгле орала, не стесняясь, и долго, очень долго они опускались с небес на землю — единым существом, растворившись друг в друге.

— Март, — она прижималась лицом к его лицу, — у меня никогда такого не было. Меня разносит в клочья. Это потому, что я ведьма, а ты инквизитор?

— Это потому, что я люблю тебя. У меня тоже никогда такого не было.

Они повторили приключение дважды. Долго лежали, сплетясь, как морской узел. Заснули на несколько минут — и проснулись одновременно.

— Эгле… ты есть не хочешь?

— Среди ночи?!

— Это в Вижне «среди ночи». А в Однице, говорят, только начинается самое интересное. Поехали?

х х х

В центре города было светло, как днем, и людно, как на базаре. Над озером вертелось колесо обозрения, ежесекундно меняя цвет и рисунок, представляясь то ледяной глыбой, то стеной джунглей, то пылающим метеоритом. Фейерверк заканчивался с одной стороны неба и тут же начинался с другой. Над головами проносились вагонетки роликового поезда, ветер доносил панические крики туристов, только что осознавших свои проблемы с вестибулярным аппаратом.

— Пойдем на самую высокую горку, — сказала Эгле.

Они поднялись на крышу пятидесятиэтажного здания, отстояли короткую очередь и погрузились в вагонетку. Фиксаторы безопасности, похожие на хомуты, не давали обниматься. Эгле взяла Мартина за руку:

— Не боишься?

— Боюсь, — сказал он честно. — У меня, по ходу, обострились все противопоказания, что у них указаны на табличках: гипертония, сколиоз, беременность…

И они обрушились с горы в свободном падении, вертясь по спирали, пролетая мертвые петли, вопя, визжа и улюлюкая, благо в общем хоре пассажиров никто не мог точно сказать, кому принадлежит самый напуганный вопль.

— Круто? — спросил Мартин, когда тележка вышла на финишную прямую.

— В постели с тобой круче в сто раз, — сказала Эгле.

— Тогда что мы тут делаем?!

Они так и остались голодными.

х х х

Он провел раннее субботнее утро, пытаясь приготовить оладьи по рецепту из сети. Оладьи сгорели по бокам, оставшись сырыми изнутри. Мартин выбросил их, вымыл сковородку и поджарил гренки с яичницей.

— Язык проглотить, — сказала Эгле и действительно съела все до крошки. — Спасибо, родной. Я тебе подарок привезла.

В этот раз, кроме рюкзака, с ней была мягкая дорожная сумка. Мартин ждал в кабинете, пока Эгле не позвала его. Тогда он вошел в спальню: на постели был разложен средневековый аристократический мужской костюм, и Мартин явно видел его раньше.

— Собственность студии, — сказала Эгле. — Я позаимствовала ненадолго. Я это моделировала и в основном шила, а вчера меня как оглоблей между ушей: твой же размер!

Это был костюм из «Железного герцога». Вместе с Эгле Мартин смотрел картину уже четырежды, всякий раз все с большим интересом, и прекрасно узнавал сейчас и узор ткани, и воротник, и манжеты.

— Ты хочешь, чтобы я это надел?!

— Его почистили, он почти стерильный. Если ты насчет гигиены.

— Но… зачем?

— Ты никогда не бывал на карнавале? Даже в детстве? Март, примерь. Будет обалденно, вот увидишь.

— Ладно, — сказал он, захваченный ее азартом. — Ты выйди, пожалуйста, пока я буду путаться в штанинах и выглядеть смешно.

— Жду, — сказала Эгле. — Подай знак, когда будешь готов.

Он позвал ее очень скоро:

— Слушай, а у гульфика есть отдельная застежка или они так и ходили — нараспашку?

х х х

— Ты посмотри на себя! Ты только посмотри!

Она сконструировала этот костюм для идеального, фантастического героя, она вложила в него слишком много себя, своего представления о благородстве и милосердии. То, как эта одежда и этот человек подошли друг другу, привело ее в священный трепет. Эгле в восторге бегала вокруг, поправляя детали, разглаживая кое-где примявшиеся кружева.

Мартин остановился перед зеркалом:

— Как этот пафосный тип оказался у меня в квартире?

Входя в образ, он выпрямил и без того прямую спину и вздернул подбородок. Эгле казалось, что в глазах у него отражается свет далекого огня, но не чадных инквизиторских факелов, а белых свечей в бальных залах и на военных советах, сигнальных костров и походных очагов. У него было тонкое, аристократическое, властное лицо — по крайней мере, те несколько секунд, пока он не состроил ей рожу.

— Не балуйся! — Эгле возмутилась. — Я тобой любуюсь, а ты…

— А я стесняюсь. Ты так смотришь, что мне хочется влезть на табуретку и прочитать стишок.

— Тебя надо снимать!

— С табуретки? С должности?

— В кино!