Ведьмин зов

— Вы знаете, какой процент ведьм, согласившись на инициацию «из любопытства», успевают вовремя остановиться?!

— Не знаю. — Эгле отшатнулась, такой яростью от него хлестнуло. — Половина?

— Половина, — сказал он сквозь зубы. — Половина процента, одна ведьма из двухсот! Как можно так наплевательски относиться к своей жизни… и чужой?!

— Простите, — пробормотала Эгле. — Я теперь считаюсь… нелояльной?

— Еще раз — я ваш должник, — сказал он сухо.

— Я не оправдываюсь. — Голос Эгле дрогнул. — Но в тот момент я была… в сдвинутом… состоянии рассудка. Охреневшая, если проще.

— Понимаю. — Он кивнул. — Я хотел вам перезвонить. Но решил в кои-то веки не быть тираном и не лезть в чужую жизнь… Вру. Начались убийства инквизиторов в провинциях. Я стал думать о другом.

Эгле вытерла мокрый лоб. Лекарство действовало. Ей, по крайней мере, не становилось хуже.

— Ваш звонок ничего бы не изменил. Вы же не думаете, что я прямо вот так все рассказала бы?

— Что уж теперь гадать, — пробормотал он сквозь зубы, набирая номер телефона.

Ему никто не ответил, и он сказал вполголоса, на автоответчик:

— Мартин, перезвони мне, пожалуйста.

Он положил трубку.

— Человек, к которому явилась навка, иначе воспринимает реальность. Учитывая отношения Мартина и этой девочки — ответственность, привязанность, чувство вины… Очень, очень паршивый расклад, вы сказали «невменяемый» — Мартин таким и был.

— Но он меня когда-нибудь простит?!

Слово вылетело, как воробей, и Эгле тут же пожалела. Потому что Клавдий Старж молчал очень долго, казалось, несколько минут, хотя на самом деле секунды три.

— В любом случае нужно время. Истории с навками никогда не проходят бесследно, кто-то справляется с травмой, кто-то нет.

Он снова замолчал, думая о неприятном и страшном, играя желваками. Потом будто очнулся:

— Рассказывайте, что было дальше, пожалуйста.

х х х

Инквизиторская сирена заглушала рычание ведьмы, закованной в колодки, обложенной знаками, запертой в клетку. Пролетев через полгорода, воплем сирены расталкивая пробки, он за несколько минут добрался до Дворца Инквизиции, его машину встречали оперативники. Еще через две минуты Мартин обнаружил себя в подвале, с черным капюшоном на голове, напротив стационарных колодок, из которых на него смотрели полные ненависти старческие глаза:

— Я убила тебя, маленький ублюдок. Ты умираешь. То, что у тебя в руке, замучает тебя, ты будешь выть и кататься по полу…

Флаг-ведьмы часто лгут. Лжет ли эта — скоро выяснится.

— Продолжаем разговор. — Мартин мельком глянул на левую руку, наспех перетянутую бинтом. — Что я такое?

— Кусок дерьма, беспомощная дрянь, ходячая падаль…

Мартину снова привиделась Майя Короб, с ее испуганной улыбкой, с ее шелковым шейным платком.

— Отключите оперативную запись, — сказал Мартин, не повышая голоса. — Сейчас, чтобы я видел.

Красный огонек камеры под потолком погас. Техник не посмел ослушаться. В глазах ведьмы что-то изменилось, она смотрела на Мартина напряженно, почти со страхом.

— Кто инициировал девочку? — спросил он кротко.

Она молчала.

Не поднимаясь из-за стола, не делая ни движения, он дотянулся до ее нервных узлов. Ведьма задергалась и на секунду обмякла. Мартин вернул ее в сознание — силой:

— Кто?!

Ей некуда было деваться.

х х х

— Я могу нарисовать, — сказала Эгле. — У меня профессиональная зрительная память.

Клавдий нажал кнопку на столе:

— Принесите нам, пожалуйста, срочно… Эгле, вам что: карандаши, тушь? Краски?

— Карандаши нормально, — сказала Эгле. — Двадцать четыре цвета.

Она представила с некоторым злорадством, как все эти референты и устрашающие инквизиторы в черных плащах забегают сейчас по дворцу в поисках канцтоваров. Но коробку принесли через две минуты: двадцать четыре остро отточенных карандаша и чистый альбом для эскизов.

Она села у края огромного стола, разложила инструменты, прикинула композицию; память рук и глаз вдруг подсказала ей, что совсем недавно у нее была любимая работа и любимый человек и она была счастлива.

Ее скрутило, как жгут мокрого белья, слезы и сопли пролились на лист и испортили его. Клавдий Старж встал, импульсивно сделал шаг по направлению к ней — и отступил обратно.

— Одну минуту, — прошептала Эгле.

Он переправил ей по столешнице пачку сигарет и зажигалку. Не поднимая глаз, Эгле закурила — и склонилась над новым листком: изогнутый серебряный клинок с клеймом оружейника. Витая рукоятка, серебро с рубином:

— Это… подлинное… оружие. Вероятно, есть… в музейных… фондах. Вы можете найти, откуда его сперли…

Она подняла голову; Великий Инквизитор издали смотрел на ее рисунок, лицо его было спокойным, но Эгле испугалась:

— Что-то не так?

— Все нормально. — Он запрокинул голову, выдыхая дым в решетку вытяжки. — Просто я видел эту штуку раньше. Это может быть совпадением, а может и не быть…

Эгле поймала себя на том, что рисует кровь на клинке. Отложила карандаш:

— Я не все рассказала.

— Я знаю. — Он откинулся на спинку кресла.

Эгле затушила сигарету, перевела дыхание и заговорила. И при первых же словах поняла, что древний ужас, заключенный в словах о Ведьме-Матери на Зеленом Холме, ей не привиделся.