Ведьмина хижина

— А Евтус Захарус из тех чародеев, которые давно переросли свой ранг, — продолжила Ведьмина Сущность, — он перестал быть юным одержимым чародеем, обрел мудрость и опыт великих и давно мечтал перейти в Совет на какую-нибудь управленческую должность. Но все никак у него не получалось. То мест в Совете не было, то должности подходящей. В общем, Евтус Захарус чувствовал себя не в своей тарелке. И вот как-то раз на одном из Советов он от отчаяния решил привлечь к себе внимание. Взял, да и сыграл с членами Совета шутку. Обратил их столовые приборы в опоссумов. Взялся, значит, достопочтимый чародей за вилку, а вместо нее возник вдруг опоссум, вырвался, да и убежал. Веселье было, говорят, безудержным. Да вот только когда члены Совета узнали, кто с ними такую шутку проделал, тут же собрались и наложили на Евтуса заклятье. То есть, развоплотили на неопределенный срок.

— Но ведь это нечестно!

— Честно-нечестно, но против Совета никто у чародеев возразить не может. Так и живет Евтус в уединении…

— Между прочим, тебе известно, что я уже давно мог обратиться с обжалованием, и мне бы вернули телесную оболочку. — Сказал из темноты голос Евтуса Захаруса.

— Некоторые чародеи сами просят, чтобы ты стал прежним. — Сказала Ведьмина Сущность. — Без тела ты еще более неуправляем, чем раньше.

— От развоплощения и плюсы свои имеются. Мне, если интересно знать, уже и не хочется обратно в людскую оболочку возвращаться. Неудобно в ней, тесно, голодно, холодно. Ну, какие, скажите, плюсы от телесной оболочки? Только возьму тело — сразу все болячки мои вернутся, каждый сквозняк так и норовит согнуть в три погибели, я уже не говорю о разных лихорадках, падучих болезнях, и о смерти, наконец.

— Всем известно, — наставительно сказала Челма Сытконош, — что смерть — это не конец жизни. Слишком ты стал нежным, мой друг. Всего-то боишься. В жизни есть и свои прелести.

— Не знаю, не помню, — проворчал Евтус Захарус.

— И вообще, ты вроде бы находился в лаборатории…

— Я же случайно. Совершенно случайно проходил мимо…

Евтус Захарус замолчал. А тут и коридор резко вильнул в сторону и уперся в тяжелую дубовую дверь. Через нее Ликка и черная кошка прошли в лабораторию. Ворон остался позади. Он, шумно хлопая крыльями, уселся на погасший факел и начал чистить перья.

В лаборатории пахло воском. Блики от свечей бегали по стенам и отражались от разноцветной мозаики окон. Еще в лаборатории оказалось полным-полно разнообразных диковинных приборов. Все они скрипели пружинами и шестеренками, выпускали струйки пара из щелей, шумели, пыхтели и невообразимо двигались, будто живые.

Как-то много лет назад один из Ликкиных братьев приехал на каникулы из университета и привез с собой новомодное изобретение — странный механизм, размером с кулак, который (по горячим заверениям брата) мог показывать время с точностью до секунды. Пак Триног со скепсисом отнесся к изобретению. Отец всю свою жизнь мерил время по звездам, по тени и по росе, и совсем не понимал, зачем нужно было изобретать какие-то сложные механизмы для совершения вполне очевидных вещей. Тем не менее, Пака Тринога заинтересовало внутреннее строение изобретения, и он отправился в свой кабинет и не выходил оттуда до тех пор, пока полная луна не заглянула в окно второго этажа. Потом отец вернулся, держа в руках платок, наполненный шестеренками, пружинками, гаечками и винтиками. Положив платок на стол в зале, он торжественно объявил, что познал секрет новейшего столичного изобретения и в скором времени сам соберет парочку часов для того, что бы доказать столичным снобам, что ничего оригинального они не придумали. Новых часов он, конечно, не собрал, но Ликка хорошо запомнила, как в течение двух месяцев у них дома то и дело появлялись новые шестеренки, размеры которых варьировались от крохотных, до огромных — размером с голову. Шестеренки, а также пружинки и болтики валялись везде. Ветер гонял их по заднему двору. Старый колодец наполнился ими до отказа, в подвале шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на какую-нибудь металлическую штуковину. Даже после того, как пыл Пака Тринога приутих (и он пере-ключился на разведение перепелок), шестеренки находили в самых неожиданных местах не одну неделю.

Поэтому Ликка не сильно удивилась, разглядывая лабораторию Евтуса Захаруса. Она больше напоминала рабочий кабинет отца, а не лабораторию великого и могущественного чародея.

— Вот это и есть моя лаборатория! — не без гордости произнес откуда-то из недр механизмов голос Евтуса Захаруса.