Ведьмина кровь

— Окстись! — Он сплюнул, обнажая желтые зубы. — Им только того и надо, чтобы мы так думали. Но я-то знаю: ведьмы не тонут! Остальные погибнут, а она уплывет. Дьявол за ними присматривает. А потом… — Преподобный вновь посмотрел на меня. — С чего ты взяла, что речь о женщине? Может, на борту колдун!.. Как бы то ни было, я намерен молиться, чтобы этот человек себя обнаружил. А тем временем объявлю, что надлежит провести день в посте и молитве о спасении. Необходимо заслужить Господне помилование.

Я поклонилась и ушла.

Поститься будет легко: все равно зеленоватое мясо из бочек воняет, овсянка покрылась плесенью и не загустевает, горох не разваривается, сколько ни замачивай, а черствые сухари испещрены жучками.

18.

После поста и молитвы преподобный Корнуэлл собирался читать проповедь на верхней палубе, а затем возглавить всеобщее бдение — и продолжать его до тех пор, пока напасти не отступят. Капитан согласился на проповедь, но сказал, что пассажиры могут морить себя голодом, если им так хочется, однако бдения на борту он не разрешит, потому что это будет мешать матросам. Его отказ вызвал бурное возмущение. Страхи и суеверия, которые до сих пор подавлялись, теперь одержали верх даже над некоторыми людьми капитана.

Ропот распространялся со скоростью огня по сухой траве. Слово за слово — и значимость бдения возросла до того, что якобы от него зависит не только успех плавания, но и наши жизни.

В назначенный час Элаяс Корнуэлл повел людей наверх. Матросы наблюдали, держась за снасти и поручни квартердеков. Взобравшись на полупалубу, преподобный поднялся по лестнице к капитану. Тот даже не повернулся — так и стоял, коренастый и невозмутимый, расставив ноги и сложив руки за спиной. Корнуэлл встал рядом. Капитан, который был ниже ростом, повернулся, почесал кудрявую седую бороду и сощурился, словно от солнца. Корнуэлл, гладко выбритый и бледный, как пергамент, посмотрел на него сверху вниз. Он вертел в костлявых пальцах шляпу, однако поза его подразумевала скорее требование, чем просьбу.

Капитан отреагировал не сразу. Все молча ждали его решения. Он немного прошелся, затем развернулся на каблуках, окинув взглядом пассажиров и экипаж. Согласиться с неугодным требованием значило проявить слабость. Но отказ мог стоить ему корабля.

…Главная палуба оказалась так плотно набита пассажирами и матросами, что было невозможно и пальцем пошевелить. Элаяс Корнуэлл взирал на всех с полупалубы. Рядом стояли старейшины, а за спиной — капитан и его люди. Он выглядел мрачным: согласие далось ему нелегко и, вероятно, он про себя проклинал ту минуту, когда к нему на борт поднялся священник.

Мы слушали, сложив руки и опустив головы, а голос Корнуэлла гремел над нами, призывая Господа внять и помиловать нас, моля о знамении, что мы вернулись на путь истинный…

И вдруг он замолчал. Я осторожно подняла взгляд. Преподобный стоял, откинув голову, выпятив грудь и широко раскинув руки. Он был похож на изображение Христа на Галилейском море, которое я видела на гравюрах.

— Мы молились, и вот — знамение ниспослано! Смотрите, братья и сестры, смотрите!

Я сперва увидела отражение чуда в его глазах. Тогда я повернулась — и все повернулись следом.

— Пылающие копья!

— Танцующие огни!

— Северное сияние!

Девушка рядом со мной вскрикнула и закрыла рот рукой. Она, как и я, представить не могла такого зрелища. Видение было внове для многих. Пуритане обычно не становятся на колени, но тут многие от избытка чувств пали ниц. Некоторые скрестили пальцы, чтобы защититься от волшебства, другие торопливо крестились и бормотали молитвы Пресвятой Деве. Кто-то в это мгновенье вспомнил свою старую веру.

Огни танцевали по небосводу, сверкая радугами от горизонта до зенита: от кроваво-красного до ярко-розового, от слепяще-золотистого до светло-лимонного, от бледно-зеленого и бирюзового до темно-синего. Цвета переливались, будто брызги в потоке гигантского водопада. Над нами разметался сияющий свет, словно Господь взял и пальцем размыл по небу солнце.

— Вы видите? Братья и сестры, вы видите это?

По щекам преподобного текли слезы, а в них играли цветные блики. Там, где мы видели северное сияние, он узрел нечто иное. Перед ним было Царство Божие.