Уверена, что Андо не ушел совсем, а собирается подслушивать наш разговор. Устрою-ка я для него небольшой спектакль.
– Максимилиан, – за кустом раздалось нечто, похожее на сдавленное хрюканье, и я поднажала, – знаешь, длинные имена так сложно запоминать! Могу я называть тебя просто Максом?
Куст затрясся, осыпая листья вперемешку с цветами.
Мужчина смотрел на меня с веселым удивлением. Похоже, мысль немного поддразнить ученика показалась ему забавной, потому что он поддержал мою игру.
– Ничего не имею против. Могу ли и я называть тебя коротко, Катя?
– Конечно.
– Тогда прошу пройти в дом, нас ждет ужин.
– С превеликим удовольствием. Кстати, где ты откопал этого неотесанного юнца?
Из куста высунулся кончик пунцового от возмущения носа.
– Был должок перед его бабкой, – Максимилиан немного помолчал и добавил, – он, конечно, вспыльчивый и ревнивый, но в целом неплохой парнишка.
Максимилиан показал рукой направление, в котором находился дом. Оранжерея была огромной, и из нашей части были видны только сплошные кусты, деревья и цветы. Владелец всего этого великолепия шел первым, показывая мне дорогу, а я шла чуть позади. Проходя мимо изрядно полысевшего куста, за которым прятался Андо, я споткнулась о предусмотрительно выставленную ногу «в целом неплохого парнишки», и тихо, но четко прошипела:
– Держись, сопляк. Это война.
Глава 3. Птичку жалко!
Сопляк держался. За разбитый нос.
Технически, споткнулся он сам. А убийственный взгляд, которым я его наградила на входе в столовую, совсем даже и ни при чем.
– Очень больно? – поинтересовалась, благородно протягивая салфетку.
Андо смотрел с недоверием, но предложенную помощь отвергать не стал. Кровь остановилась быстро. Вздорный юнец выкинул салфетку, плюхнулся на стул и сразу же потянул свои грязные руки к блюду с неким подобием сэндвичей. Кроме них на столе еды не было. Негусто.
– А руки помыть?!
– Чего? Тебе надо, ты и мой! – наглец засунул руки в блюдо чуть ли не по локоть, пытаясь выбрать лучший кусок.
– Ты трогаешь своими лапами общую еду! – от возмущения стало тяжело дышать.
– Андо.
Что за магия такая? Паренек тут же отдернул свои худые конечности и уныло поплелся в ванную комнату. Я пошла следом, чтобы удостовериться: помыл, и помыл тщательно. И, конечно, мне тоже надо было вымыть руки. Желательно – три раза.
Максимилиан окликнул меня у самых дверей:
– Служанка должна была достать для тебя отдельное мыло. Зеленая банка, посмотри.
Когда все необходимые гигиенические процедуры были закончены, мы вернулись к столу. В ванной у нас с Андо случилась небольшая перепалка, поэтому вернулись на кухню мы чуть более мокрыми, чем хотелось бы. Удовлетворенно хмыкнула: у юнца вода капала даже с волос. А вот не надо было меня трогать!
– Другой еды нет? – уточнила без особой надежды, тоскливо глядя на сухую булку с сыром и чем-то еще, напоминающим вяленый томат, срок годности которого закончился еще до моего рождения.
– Ты хочешь чего-то конкретного? – Максимилиан поднял голову от книги, которую читал.
– Сейчас бы шоколадных пирожных… – протянула я с тоской в голосе. Блондин молча встал и вышел. То есть у них есть пирожные, но мне их просто не предложили?
– Не заслужила ты пирожных! Ешь, что дают, – Андо с аппетитом жевал третий бутерброд.
Промолчала. Этот наглец еще пожалеет, что решил вступить со мной в открытую конфронтацию.
– Здесь недалеко есть кондитерский магазин, но вечером выбор маленький, – Максимилиан появился в дверях с алой коробкой в руках, – но я взял все шоколадные, какие были.
– Спасибо.
Я не смогла выдавить из себя что-то еще, потому что эмоции накрыли меня с головой.
Воспоминание, ранящее и согревающее душу одновременно: отец приходит с работы и вручает мне на пороге красивую красную коробку. Внутри всегда одно и то же: шоколадный эклер и кусочек торта «Три шоколада». Эта традиция прервалась, когда папы не стало. Сердце привычно сжалось.
В реальность меня вернул кашель. Андо стучал себя по груди, пытаясь выкашлять кусок бутерброда, который попал не в то горло. Догадываюсь, почему.
– Буду есть, что дают, – тихо прошептала, пододвигая к себе всю коробку. Юнец уставился на меня злыми глазами. Заглянула внутрь и обомлела: целых пять шоколадных пирожных, причем одно аппетитнее другого!
Особенно обрадовало количество. Пять – это хорошо.