Ведьмина тропа

Как будешь на перепутье, позови Поликарпа по имени трижды, и трижды обернувшись противосолонь, тогда и явится к тебе тот, кто может силу тебе дать. Как слова заветные повторишь — тут же ножом медным пусти себе кровь, да окропи ею тот предмет, который тебе даруют — так ты укрепишь своё слово, и сделка будет совершена, а ты получишь силу и сможешь продолжить дело всего рода нашего.»

Мирослава ничего не поняла из прочитанных слов, но на душе от них делалось неприятно, холодно и одиноко. К кому обращалась женщина, написавшая эти слова?

Она надеялась, что скоро узнает об этом от бабушки — решилась всё же расспросить её о происходящем.

В голове вдруг родилась смутная догадка — «на берегу Плакуньи»? Уж не о реке ли Плакучей идёт речь? Мирославе стало не по себе — заблудившись в лесу, они с Сашей как раз находились недалеко от этой речки, если верить словам Стёпки, а он навряд ли ошибался.

Девушка сделала пометку в блокноте, и открыла вторую тетрадь, которая не была подписана именем. Аккуратный почерк, похож на женский, но кто знает. Писала точно не бабушка — очень сильно отличается наклон букв.

Записи в ней больше привлекали Мирославу — все они были для защиты и охраны от тёмных сил.

«Ангел мой, пойдём со мной. Ты- впереди, я за тобой» — Одними губами прошептала Мирослава, повторив одну из записей. Эти слова рекомендовалось произносить при выходе из дома, особенно, когда отправляешься в дальнюю дорогу.

«Когда приснится дурной сон, постучи трижды по оконной раме и скажи, глядя в окно: «Куда ночь, туда и сон» и беда минует тебя».

Много было заговоров и шепотков для исцеления, например, для остановки крови из раны: «Баба шла по дороге, собаку вела за собой; баба пала, собака пропала; руда стань, больше не кань».

Все слова были такими странными и звучали дико, но тем не менее, вчитываясь в них, Мирослава начинала ощущать прилив каких-то сил, тех самых, в которые она раньше не верила. Девушка предпочитала считать, что просто накручивает себя, но то, что ей довелось повидать за минувшие дни, заставило бы кого угодно поменять своё мнение.

Вторую половину тетради занимали описания трав и рецепты с ними, рекомендации по использованию.

За чтением Мирослава не заметила, как оказалась в Гусарино. До больницы добралась быстро. Она ехала сюда, полная решимости расспросить бабушку обо всём, но стоило оказаться в больнице, как решимость эта улетучилась. Не повредят ли бабушке эти разговоры?

Как хорошо, что Надежда Ивановна не позвонила и не сообщила ей о пропаже внуков — не хотела раньше времени беспокоить подругу, полная веры в то, что ребята найдутся. И теперь, глядя на бабушку, лежавшую на кровати с книжкой в руках, Мирослава засомневалась. Она помнила то отчаяние и страх, которые звучали в голосе Глафиры Петровны в прошлый раз, когда она просила не снимать амулет.

За минувшее время с Мирославой приключилось столько всего, что она и не знала с чего начать и как подступиться с расспросами.

Как оказалось, ей не нужно было ничего начинать — стоило Глафире Петровне увидеть внучку, как взгляд её изменился, и девушка поняла, что та что-то знает. Но откуда? Неужели успела позвонить Надежда Ивановна, и всё рассказать?

— Что-то случилось? — Бабушка пропустила приветствие, лишь похлопала ладонью по постели рядом с собой, и Мирослава замерла в недоумении. — У тебя очень усталый вид, как будто не выспалась.

— И тебе привет, бабуля. Да. Я переехала пока к Быковым, а ты же знаешь, что на новом месте я плохо сплю… — Девушка отвела глаза, всё ещё терзаясь сомнениями. Села рядом с бабушкой на краешек кровати, в нерешительности сжала сумку, не зная стоит ли достать тетрадь.

— Ах, почему Надька не сказала мне? — Всплеснула руками Глафира Петровна и осыпала внучку вопросами. — А почему ты у них? Тебе страшно одной, наверное? И почему ты не звонила так долго? Я уже начала переживать. И сама как не позвоню, вас с Сашей всё дома нет.

Мирослава кивнула:

— Да, страшно стало. А переехала я только вчера, баба Надя ещё не успела тебе рассказать.

Она достала пару книжек для бабушки, коснулась рукой тетрадей, замерла в нерешительности.

— Что там у тебя? — Старушка наклонилась, чтобы заглянуть в сумку и замерла, увидев знакомые обложки. В палате воцарилось молчание — можно было услышать тихое тиканье настенных часов. Мирослава не спеша достала тетради, протянула бабушке.

— Узнала всё-таки, сама… — вздохнула Глафира Петровна, покачав головой и взяв безымянную тетрадь, погладила её по обложке. — Эх, прихватило меня, я и не успела спрятать их как следует.

— Кто в ней писал? — Мирослава наблюдала за тем, как бережно держит бабушка блок пожелтевших страниц.

— Именно в этой — твоя прабабка, моя мать.

Слова Глафиры Петровны повергли девушку в шок — подобного она точно не ожидала. В голове отчего-то сделалось пусто. Некоторое время обе они молчали, думая каждая о своём. Затем Мирослава тихо спросила:

— Она была ведьмой? И ты тоже ведьма, верно?

Глафира Петровна грустно улыбнулась: