Ведьмина вода

Что, чёрт возьми, я думаю сделать? Камеры также могут быть скрытые. Я, должно быть, опускаюсь на самое дно.

Он действительно собирался дотронуться до экспоната и осмотреть его грудь?

Он действительно собирался приставать к восковой фигуре?

Он уже поднял руку, уже начал протягивать её…

Нет!

Он зажмурился, сцепил зубы, но так же, как он протянул руку вперёд, чтобы коснуться груди фигуры, он заставил себя отдёрнуть её.

Отвращение пробилось сквозь гул, он собирался повернуться и уйти, но…

Его сердце застыло.

Его глаза оставались закрытыми, когда он почувствовал, как тёплая рука обхватила его запястье и сжала. Затем он услышал женский голос…

— Я буду рада помочь вам, сэр. Я знаю, что вы видели меня в последний раз, в зеркале моего отца…

Фэншоу не мог двигаться, не мог открыть глаза.

— Ищите меня снова, всякий раз, когда захотите, — произнёс голос, только теперь он был резким от волнения. — После полуночи, сэр…

Затем раздался смешок, смешок пожилого мужчины, и прозвучали слова, похожие на шорох гравия:

— Поднимитесь, и если у вас есть сердце — получите награду, которую вы заслужили.

ЧТО? — Фэншоу думал, что сходит с ума.

— Идите туда, если у вас есть сердце, к Уздечке…

Фэншоу оторвался от экспоната; пальцы, сжимающие его запястье, соскользнули. Он умышленно держал глаза закрытыми во время разговора и открыл их только тогда, когда его благополучно отпустили.

Уздечка? Какого чёрта?

Он бросился к тусклому коридору, который выведет его наружу. Гул всё ещё звучал в его голове; он едва мог думать даже самые основные мысли. Он сделал несколько больших шагов к выходу, но казалось, что это было усилие против его воли, когда он остановился, обернулся, а затем пошёл назад…

Не делай этого!

Он вернулся к тому проходу и обнаружил, что его пальцы обвились вокруг дверного проёма, ведущего к каморке оккультистов. Изнутри не было слышно ни звука, ни… смеха, ни голоса. Затем в изнурительной медлительности он наклонил лицо к краю дверного проёма, остановился, чтобы глубоко вздохнуть, и заглянул обратно внутрь.

Гротескные фигуры Джейкоба и Эваноры Рексалл теперь улыбались, улыбались прямо ему.

(II)

И что я должен после этого думать? — спросил он себя, сидя за столиком в суетливом кафе.

«De La Gardie's» — так это место называлось.

Все столы на открытом воздухе были заняты — завсегдатаи были слишком болтливы на его взгляд. Он занял крошечный столик на краю кафе. Ему не нравилось находиться так близко к тротуару, потому что те, кто прогуливался, проходили рядом с ним. Одна женщина — слишком большая для костюма, который она носила, — вальсировала с маленьким пуделем. Гиперактивная собака неоднократно взвизгивала на Фэншоу. Это было его воображение или женщина скривила лицо, посмотрев на него? Толстые руки покачивались, когда она без слов оттащила собаку, подняв её под грудь.

Отнеси эту шавку в свой свинарник, и сама вали туда, — подумал он.

Прошлая ночь и видения этого утра преследовали его, а теперь этот случай в музее. Когда он снова мог думать, его голова словно пульсировала.

Без сомнения, сейчас у меня галлюцинации.

Он не мог придумать другого объяснения. Мобильный телефон в его руке был словно талисманом; он несколько раз перевернул его на ладони. Инстинкт убедил его немедленно позвонить доктору Тилтон, но…

Его руки опустились на стол.

Ради бога, что я ей скажу? Я собирался пощупать манекен в грёбаном музее восковых фигур, но он схватил меня и заговорил?

Он убрал телефон.

Мне нужно стать нормальным! Просто нужна сила воли! — слова продолжали кружиться в его мозгу. — Тилтон, казалось, была уверена, что это скоро произойдёт… так почему бы и нет? Я вышел из-под контроля — это даже хуже, чем было в Нью-Йорке…

Но почему это происходило здесь и сейчас?

Потому что я недостаточно хорошо пытался стать нормальным.

Он похлопал по карману куртки и почувствовал выпуклость зеркала. Было ли присутствие зеркала — символа его болезни — препятствием?

Как, чёрт возьми, я узнаю?

Шестидолларовый кофе на вкус был ужасным, и именно так же он чувствовал себя тогда: ужасно.

В полной растерянности он смотрел на магазин безделушек через дорогу, но всё, что он видел — это была пустота. Его мысли казались жалкими. Слишком часто слова Тилтон продолжали наступать, словно издеваясь над ним.