Ведьмино яблоко раздора

Елисей брел по лесу не разбирая дороги. Он запомнил тропу, по которой вышел к хутору, а куда идти дальше, чтобы прийти к дому лесной ведьмы, он не знал. «Все равно, что будет дальше!» – решил граф. Сгинуть в топях он не боялся, ему теперь сам черт был не брат. Смолин оставил все – семью, коня, имение – и ушел в лес, чтобы жить в ветхой избушке лесной ведьмы. Он нес для нее подарок – алмаз графа Ветлугина, прекрасный, как глаза Алкмены, и дорогой, как ее сердце. Теща спрятала алмаз так хитроумно, что, если бы не дочь, Елисей ни за что бы его не нашел, хотя тот лежал у него перед носом.

Вечером, когда страсти после склоки улеглись, а Янина Дмитриевна поднялась на ноги и бодро, но осторожно начала перемещаться по дому, на пороге кабинета Елисея Петровича появилась Натали. Она тихо подошла к нему и, глядя не по-детски серьезными глазами, протянула руку.

– Возьмите, папенька, – разжала она кулачок.

– Что это? – не понял граф. На ладошке дочери лежал изящный штопор с металлическим набалдашником размером с перепелиное яйцо.

– Это то, что вы искали. – Девочка надавила на ось вверху набалдашника, и тот раскрылся, как бутон тюльпана. Внутри него граф увидел алмаз. – Только заклинаю вас, папенька, не причиняйте более вреда бабушке. Оставьте нас с миром.

– Благодарю тебя, Натали. Ангел мой небесный! – Он прижал к себе дочь, окунаясь лицом в ее пушистые, пахнущие мятой волосы. – Прости меня, за все прости!

– Прости меня, – как в бреду повторял граф, шагая по лесу. Какая же у него мудрая и славная дочь! Дитя, а умнее собственной бабушки и его самого. И душа у нее светлая, точно у ангела. Как же можно было не любить это чистое создание? Оттого не будет теперь ему счастья. Дочь простит, она святая, а вот Господь покарает.

Наверное, сам черт был на стороне графа – он-то и вывел его к избе Алкмены, не дал сбиться с пути и увязнуть в топях.

– Я пришел к тебе навсегда, – сообщил Елисей, ввалившись в дом. Он без сил опустился на лавку. – Вот, возьми, – граф вытащил из кармана штопор, открыл его и положил перед хозяйкой алмаз.

– Какая красота! – восхитилась девушка.

– Это для тебя. И вот еще, – Елисей достал кисет с яшмой. – Это мой подарок, и я хочу его тебе вернуть. Что значат эти буквы на камнях?

Аполония провела пальцами по яшме. Ровно семнадцать, каждый камешек – год ее жизни. Теперь они все перед ней. Она помнила все свои года, кроме первых. Вот самые тяжелые, неурожайные: «Н» «З» «O», да и «M» c «A» выдались нелегкими. Они с матерью продали все ценности, что у них были, и кое-как выжили. Зато «И» принес им радость, а год «П» был богат диким медом, они с матерью на рынке выручили за него много денег.

– Не гони лошадей, граф. Всему свое время, скоро ты все узнаешь.

Елисей сидел с опущенной головой в ожидании своей участи. Его судьба – судьба графа Смолина, была в руках хрупкого существа без рода и племени.

– Поешь, граф, и ложись. Завтра поговорим. Я тебе в сенях постелю. Там сейчас тепло.

Аполония собрала на стол нехитрый ужин: пшенную кашу, выпеченный утром ароматный хлеб и козье молоко. Граф ел в последний раз накануне днем – точнее, не ел, а закусил пирогом с потрохами выпитую чарку. Дома ему кусок в горло не лез. Только сейчас он почувствовал, как оголодал. Елисей с аппетитом откусил хлеб, запивая его молоком. Эта простая еда ему показалась вкуснее всяких яств, от которых ломился стол в их доме в самый большой праздник.

– Что же, недурственно, – сообщила Алкмена, разглядывая алмаз. Драгоценный камень завораживающе сиял в лунном свете, Алкмена держала его на своей ладони, не в силах отвести глаз. Утомившись с дороги, граф спал как убитый, а подсыпанная в пищу дурман-трава делала его сон особенно крепким.

– Что ты собираешься делать с графом, мама?

– Луна подскажет. Смотри, какая круглая.

Над лесом повисла полная луна. Ветер гнал с моря редкие облака, которые едва могли закрыть этот огромный желтый шар. Завтра после вечерни наступали пятнадцатые лунные сутки – время наиболее сильной луны, а значит, и время власти Алкмены.

– Ты не хочешь жить с ним как жена? Или твоя обида так сильна, что не позволит тебе принять отца? – совсем как умудренная жизнью женщина, спросила Аполония.

– Не в обиде дело, а в душе и памяти. Душу не изменить, память не стереть. Его душа подлая, моя – этой подлостью раненная. Не ужиться нашим душам вместе.

– Может, все-таки граф изменился? Он такой несчастный сейчас, столько выстрадал, а страдания очищают душу, – продолжала уговаривать Аполония. Ей хотелось, чтобы мать с отцом жили вместе, ведь мать до сих пор любила отца – девушка это чувствовала. – Он тебя любит. Такие жаркие слова мне говорил и такими глазами смотрел.

– Жаркие слова он говорил тебе, но не мне.

– Но он же считает, что я – это ты. Сама говорила, что я твое повторение.