Ведьмино кольцо

Не так много осталось досказать. Ты можешь представить себе, мой читатель, нетерпение нашего героя Вадима Арсеньева, когда теплым июньским утром он сидел на скамеечке на краю пермского летного поля и ждал обещанный аэроплан.

Чу! Слышно, как молотят воздух лопасти пропеллера. А вот и сам летун вываливается из-за облачка. Это новенький К-1, первенец гражданского авиастроения СССР. До прошлого года пассажирские аэропланы в России не строились вообще, но конструктор Калинин ухитрился убедить госкомиссию, что его проект имеет право на реализацию. Опытный образец успешно прошел испытания, машина была рекомендована к серийному производству, и пять первых монопланов сошли с конвейера на Харьковском авиазаводе.

Да-да, это вам не какая-нибудь ветхозаветная этажерка, а современный стройняга-красавец с обшивкой из гофрированного алюминия. Девятицилиндровый двигатель позволяет ему развивать скорость до ста шестидесяти километров в час, а топлива в баках хватает на пятьсот верст. Отдельная конструкторская гордость – пассажирская кабина. Она рассчитана на четырех человек, в ней установлены два кресла и мягкий диван. Невиданная комфортабельность!

Но сейчас пассажирская кабина пуста. По соседству с ней, под прозрачным фонарем, сидит, держа штурвал, пилот – здоровенный детина в летном шлеме и очках, скрывающих половину лица. Он лихо сажает своего алюминиевого орла на аэродром и еще до того, как прекращают свой бег шасси, машет Вадиму затянутой в перчатку ручищей: иди сюда!

Вадим не заставляет себя подгонять – бежит к моноплану и втискивается через узкую дверь в кабину. Бросает вещмешок на диванчик, сам, как английский лорд, усаживается в кресло. К-1 совершает разворот, разбег и вновь взмывает в небо. За считаные секунды набирает высоту в две тысячи метров и подставляет себя под палящие солнечные лучи.

Вадим, смежив веки, блаженствует. Силой мысли он уже перенесся в Москву и обнимает Аннеке, гладит ее смешные лопарские косички, целует скуластое личико, освобождает ее ладную фигурку от постылых одежд…

Но что такое? Открыв глаза и вынырнув из мира фантазий, он обнаруживает, что аэроплан летит не на северо-запад, как должно быть предписано маршрутным листом, а на юг. Солнце светит в левый глаз, а под крылом извивается Сылва.

Вадим вскакивает и осыпает градом кулачных ударов перегородку, отделяющую его от пилотской кабины.

– Ты!.. Ослеп, что ли? Куда везешь, клопа тебе в онучи? – Спасибочки Егору Петровичу, наградил примолвкой, пристала, как банный лист. – Поворачивай назад!

Раскрывается низенькая дверка, и Вадим пролезает в святая святых аэроплана. Здесь два креслица, одно не занято – инструкция разрешает в особых случаях пренебрегать бортмехаником.

Вадим вцепляется в огромное плечо пилота, но тот, полуобернувшись, сдвигает на лоб очки и дудит, как простуженный тромбон:

– Ворона ты пляжная, глупендяй круглоперый! Чего плошки уставил, друзей не узнаёшь?..

– Макар?! – не верит ошарашенный Вадим. – Чубатюк?!

– Вот же ёшкин-крошкин! Да садись ты и паяло закрой. Рулить мешаешь!

Он толкает Вадима на место бортмеханика и выравнивает виляющий в воздухе аэроплан.

– Но как так? – Вадим не находит слов. – Почему ты? И куда мы летим?

– Эх, Евпатий Коловратий! – откликается Макар. – Чтоб тебе жить долго и нудно, кизляк ты морщерогий… Гориллу перерос, а ума как у сушеной корюшки.

И далее он рассказывает, что послан Александром Васильевичем, чтобы упредить приезд Вадима в Москву. Более того – увезти его куда подальше от столичных изысков.

– Но с какой стати?.. – взбеленившись, буйствует Вадим. – Я уже год по стране мотаюсь… Почему мне нельзя домой?

Макар разъясняет, что шеф тоже рад бы по-христиански облобызать своего лучшего агента, а уж как Аннеке извелась – слов нет. Но Вадиму еще не забыли его сидения в Лефортове и причастности к противоборству приверженцев генсека с левой оппозицией. Пока он паломничал по Сибири и Уралу, внутрипартийная борьба перешла в острейшую фазу: оппозиционеры сеяли слухи о будто бы готовящихся репрессиях и затевали нелегальные рабочие сходки. Дела на Троцкого и Зиновьева уже рассматривались главным контрольным органом ВКП(б), всерьез обсуждалось их исключение из партии и высылка в отдаленные края. В такой обстановке прозорливый Александр Васильевич счел нецелесообразным нахождение своего любимца в столице. Там, где бьются гиганты, мелким сошкам делать нечего – затопчут.

– Куда же мы, Макар? – спрашивает Вадим потерянно.

Милый образ Аннеке растворяется в его голове, как кусочек сахару в кипятке. Не будет встречи, не будет объятий и поцелуев… ничего не будет.

– Летим в Туркестан. – Чубатюк сверяется по компасу, указывающему южное направление, и чуть доворачивает штурвал. – Да ладно тебе труселя жевать… Раз жизнь – дерьмо, то мы в ней – мухи. Пусть эти селедки беременные у себя в Москве канистры грызут. А ты на югах мослы отогреешь – и назад. Не пройдет и полгода!

Полгода?! Полгода…

Черт бы побрал эту жизнь!