У Артема запищал коммуникатор в часах. На циферблате высветилось: «Получила твое сообщение. Буду на Ватиканской площади завтра в три. Ольга».
Это писала не она. Уж он-то знал ее стиль. Сработало.
Над бездной
20 июля.
Град. Тверская земля.
Отец Фома.
Строки было трудно разглядеть. Генератор изображения с трудом пробивался сквозь плотную атмосферу парилки.
— Все верно. И поэтому скучно, — вяло отреагировал отец Фома, растирая мокрую от пота ногу.
— Что же. Раз тема для тебя не нова, предложи выход, — Володимир хитро, «по-ленински», как шутили в Граде, прищурился и не сводил глаз с собеседника, рассчитывая выловить что-нибудь из смены выражений на лице. Фома был опытным собеседником, его полноватое лицо выражало только бесконечное удовольствие от жаркой парилки и приятной компании:
— Ответ один: любовь.
— Нет, нет, это отговорка. Надо сказать, характерная для священника, — подала с полки голос жена Володимира Наталья. — Любовь — понятие растяжимое. И потом она-то — самый очевидный мираж. Ты кого-то любишь, рисуешь себе картины из мультфильма, а он, в свою очередь, из фильма ужасов. Потом все это не сходится, и получается черт знает что.
— Я бы попросил, Наташенька, не поминать к вечеру нечистого.
— Ах, извини. Но как же с миражами?
— Настоящая любовь не мираж. Ибо взаимна. Потому что жертвенна. Ты жертвуешь своим мифом...
— ...ради мифа другого. Миф на миф. Баш на баш. Веру на веру.
— Нет, Наташ, — снова взял слово Володимир. Именно взял слово, как он всегда и делал, так, чтобы никому не пришло в голову его перебивать, — миф и вера — не одно и то же.
— Разница?
— Это к Фоме. Он у нас — Фома верующий.
Фома думал отвечать, но тут лицо Володимира застыло, глаза остекленели. Поза свидетельствовала о том, что гуру «отошел». В этот момент он более всего напоминал бородатую статую Будды или фигурку нэцкэ.
— Надолго сейчас?
— Трудно сказать, думаю, минут на пять. Все-таки гость в парилке. Дольше мы не выдержим. Тут он и вернется. Парку поддать?
— Нет, спасибо. В самый раз.
Фома распластался на скамейке, уперевшись затылком в бедро собеседника. Тему не продолжали.
— Поскольку отец уже, наверное, разъяснил тебе разницу между верой и мифом, — очнулся Володимир, — то я добавлю. Не только любовь, но всякое взаимопроникновение. Всякое. Хотя лучше бы без отмычки и фомки. Если ты проник в мир другого, пустил его в свой мир, вы нашли способ завлечь в кампанию третьего... Слезь, пожалуйста, с моей ноги, она и так затекла... Возникает единство. Поняв друг друга, вы поймете, как войти в реальность, превышающую вас. Но тут без любви действительно никак не обойтись... Вы что, пару поддавали? Не продохнуть...
— Нет, мы вообще тут без тебя ничего не делали, зная твой злодейский характер.
— Хо-хо. Тонкая лесть всегда приятна. Ладно, пошли подышим.
В предбаннике встретили каких-то гражан, которых Фома почему-то не знал. Володимир церемонно их представил. Оказалось, семейная пара, приехавшая в Град где-то с год. Надо же, Фома год не был в Граде...
— Вы очень похожи на Учителя, — новопредставленная «отвесила комплимент». Разумеется, она имела в виду Володимира. Фома решил позволить себе ответную бестактность, повернувшись к гуру:
— Раньше говорили, что ты на меня похож.
— Ага, крестом на груди. Хо-хо-хо.
На улице хлестал дождь. Они встали на крыльце, с удовольствием глотая свежий воздух. Наталья вышла под струи, смывая пот.
— Да, увидело бы тебя сейчас твое церковное начальство. А то гляди, подстрелит сейчас какой-нибудь папарацци, — Володимир любил подкалывать старого друга, особенно после его посвящения в сан.