От раскатов грома, напоминавших грохот телег по мостовой, в доме дрожали стекла, когда он поднимался по лестнице. В комнате теперь гулял ветерок, однако стены и потолок по-прежнему источали жар. Он зажег лампу, пододвинул стол к окну и разложил на нем листки рукописи. Огляделся вокруг, прежде чем сесть за стол. На кровати валялся песенник, который они купили днем, и купленная тогда же трубка, точь-в-точь такая же, как курили тюремные привратники.
В эту минуту у него возникло странное, необъяснимое ощущение, что, если он закурит эту трубку, напомнившую ему о веселых, беззаботных мгновениях, он почувствует себя ближе к Дороти. Но стоило ему взять трубку в руки, как он понял, как это глупо, и выругал себя. Он уже собирался положить ее на прежнее место, как вдруг послышался какой-то шум, и хрупкая глиняная вещица выскользнула у него из пальцев и разбилась, упав на пол.
Он вздрогнул, ему показалось, что разбилось что-то живое. Некоторое время он смотрел на обломки, а потом быстрыми шагами направился к столу и сел лицом к окну. Снаружи за окном толпились комары и мошки, стукаясь о стекло. Вдалеке, по ту сторону луга, ровным светом горел фонарь в тюремном окне; снизу доносились неясные голоса доктора и пастора, которые тихо беседовали на лужайке перед домом.
Лично. Конфиденциально.
(Сентября восьмого дня, 1797 года. Первый год благотворных деяний Чаттерхэмского узилища, что в Чаттерхэме графства Линкольншир; равно как тридцать седьмой год царствования Его Державного Величества Короля Георга Третьего.)
Quae Infra Nos Nihil ad Nos
Рэмпол подумал, что эти машинописные странички в гораздо большей степени будят воображение, чем если бы он читал пожелтевший от времени оригинал. Можно было представлять себе, какой был почерк: мелкий, острый и четкий, похожий на его угрюмого автора. Сначала шли витиеватые рассуждения в лучших традициях литературного стиля того времени о величии правосудия и благотворности наказания для грешника и злодея. За ними неожиданно следовали заметки делового характера:
Подлежат повешению в четверг, десятого сего месяца, следующие лица, а именно:
Джон Хепдич. За разбой на большой дороге.
Льюис Мартен. За изготовление фальшивых денег в кол. двух ф.
Стоимость леса для возведения виселицы 2 ш. 4 д[16]
.Плата священнику – 10 д., без чего вполне можно обойтись, хотя это и предписано законом, ибо худородные злодеи не нуждаются в духовном утешении.
Сего дня надзирал за рытьем колодца доброй глубины, а именно: 25 футов, и 18 футов в поперечнике у верхнего края – это, скорее, ров, нежели колодец, и назначен для того, чтобы хранить в себе останки казненных злодеев, дабы можно было избежать ненужных расходов на похороны, а также служит благой цели: надежно охраняет виселицу с этой стороны. Верхний край кладки надежно защищен сплошным рядом длинных железных шипов, установленных по моему приказанию.
К великой моей досаде, новый камзол алого сукна, а также шляпа с позументом, которые я заказал шесть недель тому назад, не были доставлены с почтовым дилижансом. Я укрепился в мысли, что во время совершения экзекуции у меня должен быть вид, приличествующий моему положению, – в алом камзоле, словно судья, я буду выглядеть весьма презентабельно, к тому же я приготовил речь, которую буду произносить со своего балкона. Этот Джон Хепдич, несмотря на свое низкое происхождение, славится, как я слышал, своим талантом сочинять речи, и я не могу допустить, чтобы он взял надо мной верх.
Старший надзиратель мне доносит, что среди узников наблюдается недовольство и что в подвальных коридорах они то и дело стучат в двери камер по причине огромных крыс, кои поедают хлеб у этих узников. Крыс этих невозможно напугать, и узники далее жалуются, что вследствие натуральной темноты они не могут видеть этих крыс до того самого момента, пока оные не взойдут им на руки и не начнут пожирать хлеб. Главный тюремщик, Ник. Тренлоу, спросил меня, что следует делать. На что я отвечал, что они находятся в подобном положении из одного лишь потворства своим дурным наклонностям и, следственно, должны терпеть его; далее я рекомендовал, чтобы всякий недозволенный шум наказывался розгами, дабы склонить преступников к подобающему поведению.
Нынче вечером начал писать новую балладу на манер французских. Полагаю, что она весьма недурна.