Ведьмино отродье

Да, отклонение весьма заметное - на четверть к западу, никак не меньше. Ночь, тьма кругом. Волны толкутся в борт, толкутся, корабль весь скрипит - от киля и до клотика. А Океан совершенно спокоен. Так и в Лесу грозы еще не видно, а скрип уже стоит, и ветер рвет листву, и Хват уже кричит: "Сынок, домой!" Только какое там, он разве тебя дозовется?! Ты еще мал, ты глуп, и тебе кажется, что, может, погремит да и уйдет, ну, рядом пронесет и там пожжет, а нас не тронет. Это потом уже, когда ты, повзрослев, начнешь соображать...

Р-ра! Рыжий встал...

А ох тяжело было вставать! Страх так и прижимал к скамье, давил, и сразу вспомнились "Казенные Дела", том пятый, приложения... Тьфу! Блажь! Да мало ли чего они могли там понавыдумывать!

И все же он не выдержал, окликнул:

- Кау! - немного подождал, и снова, куда громче: - Кау!

Вай Кау вскинулся... и снова лег. Но он уже не спал, хоть и глаза его были закрыты, потому что теперь он сопел совсем не так, как он сопит во сне. Гм, чего это с ним? Чего это он вдруг затаился?

Но вот он, адмирал, заворочался, пошарил возле себя лапой, нашел очки, надел их, потом неспешно повернулся к свету и недовольно спросил:

- Ну, чего тебе?

- Монета! - взволнованно выпалил Рыжий. - Она сменила показание. Ушла на четверть к западу. Я думаю - не зря это. И надо бы и нам, как и она, тоже на четверть...

- Хва!

Рыжий замолчал. Вай Кау медленно, очень старательно, вытер лапу об лапу, а после снял очки и стал смотреть...

Но совсем не на монету, а на фонарь, стоявший на столе. В адмиральских глазах ярко и очень отчетливо отражалось желтое пламя фонаря, а красный свет из них совсем исчез... Нет, не совсем, а был только едва заметен. Р-ра, вот так да! Вай Кау смотрит на огонь - и не через очки - и не отводит глаз, не щурится. А ведь прежде чуть что, так он сразу злился, приказывал: "Убрать его! Задуй!" А тут вот смотрит, смотрит...

Но вот наконец Вай Кау зажмурился. Надел очки. Медленно лег на спину, задумался. Долго молчал, потом сказал:

- На четверть к западу. Что ж, значит, такое здесь магнитное склонение. В этих местах магнитное склонение - на четверть к западу.

- А компас тогда почему не отклоняется? Он как показывал на Неподвижную Звезду, так и сейчас тоже самое.

- Р-ра! Компас! - фыркнул адмирал. - Мало ли, что он тебе покажет. Ведь что такое компас? Простая деревянная коробочка, а в ней магнитная иголочка. Ха-ха!..

- Кау!

- Да, я Кау. Который час?

Рыжий молчал.

- Вот то-то же! - насмешливо сказал Вай Кау. - Ночь непробудная, а ты такой шум поднял. Нет, чтобы сил набираться. Задуй огонь!

Рыжий задул. Опять в каюте стало ничего не видно. Вай Кау поворочался, затих. Рыжий, откашлявшись, настойчиво сказал:

- Глаз повернул на четверть к западу. Он нас предупредил, и потому и мы тоже должны немедленно сменить наш курс.

- Сменить! - передразнил Вай Кау. - Мы! Должны... Да ничего мы никому не должны! Кончай болтать, я спать хочу! - и снова заворочался, затих.

Ночь, тьма. Скрип, волны плещутся. Он, Океан, живой, он нас баюкает, он затаился, а ветер здесь, в этих местах - ты ж ведь читал, это во всех отчетах сказано, - а ветер здесь приходит словно ниоткуда, он словно в ваших парусах рождается и сразу рвет, и бьет, и волны враз вздымаются такие огромные, что если кто и, уцелев, потом расскажет о них, то никто ему не поверит. А зря!

Может, и зря, кто знает? Ночь, тьма. Вай Кау спит ли, нет? Зажечь, что ли, огонь? Нет, свет тебе сейчас не нужен, ты ведь и без него прекрасно знаешь, чувствуешь - глаз отклонился к западу, тем самым указав вам новый курс и одновременно с тем предупредив об опасности прежнего. А что?! Очень даже запросто в самое ближайшее время может случиться такое, что если мы и дальше будем двигаться строго на юг, то все, к чему ты шел все эти годы, одной шальной волной, одним порывом ветра и утопит. И вообще, да что ты его слушаешь?! Да он же Крот! Слепой! Слепой ведет слепых! А ты, единственный... Не спорь ты с ним! Не трать напрасно время. А утром сам пойди к грот-мачте, достань монету, покажи, а после все как есть, начистоту им, косарям и лохам, вывали. Пусть смотрят и соображают, и, может, ты их убедишь, что надо курс менять, что...

Нет. Глупее и придумать нельзя. С тем, кто приносит на корабль порчу... ну, или Тварь, а что это не Тварь, ты ни за что им не докажешь, тут и Вай Кау тебе не поможет... Так вот, с тем, кто приносит на корабль порчу, обычно поступают так: берется вот такая вот доска, кладется на фальшборт так, чтоб один ее - больший - конец лежал на палубе, а второй этак роста на четыре выступал над Океаном. И вот тебя ставят на нее, на эту доску, и ты идешь по ней, глаза твои завязаны и лапы твои скручены, груз на груди, и ты идешь себе, идешь по этой доске, переступаешь по ней за фальшборт, потом ступаешь еще раз, другой, и тут доска-качели под тобой вдруг кувыркается, и ты... Ну, понятно! И это у них называется "сходить на корм". Таким даже мешков не шьют; акулье брюхо - тоже ведь крепкий, надежный мешок!