Ведьмино отродье

- Так вот, мир двуедин. И жестко разделен - вот это нам, а это - им. Так, скажем, я читаю прошлое. Да, есть такой указ: "Читать нельзя". Но его надо понимать так, что это им, другим, читать нельзя. А тем, кто в Башне, можно. И то не всем. Хочешь пример? Пожалуйста. Вот, скажем, я узнал о том, кем ты был раньше, но я ведь на тебя никуда не доносил и, вообще, я же не вредил тебе и не искал для себя никаких выгод. Тем более что выгод в этой жизни нет... И, значит, если мне это известно, то есть если я верю в то, что выгод нет, то тогда я, ни для кого не опасный, могу читать чужое прошлое. Да и потом: а что такое прошлое? Оно прошло, исчезло безвозвратно, и, следовательно, изменить его уже нельзя, оно застыло в Вечном Равновесии. Вот если б в бу... Гм! Да! Но будущее я представить не могу. Даже свое - и то не в силах. А если так... Но все это пока не важно! Итак, твердо запомни вот что: мы - это мы, братья в Башне, а они - это все остальные. И пусть они себе живут, воюют, богатеют - там, за стеной, вне Башни, как хотят! Пусть думают, что счастье - это наивысшее благо, печаль - наистрашнейшая беда, и, значит... Да, это просто смешно повторять! Их жизнь - это сплошная суета, битва теней, обман. А на самом же деле запомни: мысль - вот где жизнь; мысль правит всем!..

Сэнтей вдруг замолчал, долго смотрел на Рыжего, потом сказал:

- Прости, я уклонился. Точнее, забежал вперед. Забыл, что ты, конечно, наш брат, но ты ведь пока что самый младший из нас. А для того чтобы ты как можно скорее возмужал, стал с нами равным, мы, старшие, должны тебе помочь найти себя. Ведь я же говорил: печалей - бесконечность, но каждый должен отыскать свою, сугубо индивидуальную печаль. А может, ты уже нашел ее? Ведь ты прочел здесь столько самых разных книг, мы их потом столько обсуждали... Хотя, конечно, то, что в этих книгах сказано да и к тому же что из них было почерпнуто... И все-таки... Скажи: ты нашел?

- Н-нет, - сказал Рыжий. - Я пока еще не знаю, - и попытался отвести взгляд...

Да не смог - глаза Сэнтея ему того не позволили. Тогда он заставил себя ни о чем не думать... Ну а потом, когда устал это делать, тогда стал просто повторять: "я не знаю, я не знаю, я не знаю..." Потом, немного успокоившись, он начал вспоминать прочтенное - из каждой книги по абзацу, вразнобой - лишь бы только не дать себе сосредоточиться на том, о чем Сэнтею знать совсем необязательно. Это, конечно, было очень тяжело...

Но вот наконец Сэнтей не выдержал и опустил глаза. Сказал:

- Да, может быть и так. Все может быть... Что ж, Башня велика. Значит, тогда иди, ищи! Ты, скажем, можешь обратиться к Дрэму, и он откроет тебе Всестроение. А можешь оставаться у меня, и я буду учить тебя уходу в прошлое - в свое или в чужое. Есть и другие братья. Нас ведь много... Ну, что ты выберешь?

Рыжий по-прежнему молчал.

- Так, так, - сказал Сэнтей. - Понятно. Ни прошлое, ни Всестроение тебя не привлекают... Но, повторяю, Башня велика и безгранична, и ты можешь бродить по ней, искать свою печаль всю жизнь, ибо спешить у нас не принято. Спешат только тогда, когда бегут за счастьем - вот, скажем, где-нибудь в Лесу в погоне за Убежищем. А здесь... Иди! Вверх два квартала, за костярню, под мост, через пустырь, и там будет стоять красный дом. На первом этаже вот так, - он показал, как именно, - так постучишь. А говорить: "Подхватного не ждали?" А этот дом забудь. Пока тебя не пригласят сюда. Понятно?!

Еще как! Только зачем теперь идти и что теперь искать, когда ты уже совершенно точно знаешь, что та печаль, которая тебя так привлекла, что... Ар-р! И что хоть Башня высока и безгранична, однако в ней...

Нет, ничего не говори! Иди. Жизнь - это суета и... Как он там еще сказал? А? Р-ра! И Рыжий резко встал и вышел.

Глава пятая

ПЕРВЫЙ ЭТАЖ

И вот тот дом. Второй подъезд. Первый этаж. Над дверью вывеска - часы. Рыжий негромко, осторожно постучал. В ответ глухо послышалось:

- Войдите.

Он вытер стопы о гребенку и вошел. Да, это часовая мастерская: все вроде как у всех. На стенах, полках, стеллажах - часы, часы, часы. Разобранные, собранные, идущие, стоящие. Старых, новых конструкций. Большие, малые, изящные, простые. И - полумрак. Только в углу, над рабочим столом горит лампа. Там сидит мастер; такой лобастый, серый, низкорослый, с толстым моноклем на глазу. В монокле замер отблеск лампы. Монокль - словно огромный глаз; сверкающий, сверлящий...

Рыжий, прищурившись, спросил:

- Подхватного не ждали?

- Н-нет. Вовсе нет, - сухо ответил мастер и, опустивши голову, снова взялся за ремонт.