Ведьмино отродье

И началась совсем другая жизнь. Утром, позавтракав, Рыжий, ни на что не отвлекаясь, сразу спешил в книжный подвал на улицу Стекольщиков. Там, в задней комнате, он садился за конторку и своим крупным, аккуратным почерком переписывал пришедшие в негодность книги. Работал он весьма добросовестно и потому, случалось, зарабатывал по целых три монеты в день, то есть ничуть не меньше, чем учетчиком. А вечером читал, теперь уже бесплатно. И книги Рыжий брал уже не с полок в общем зале, а здесь, рядом с конторкой, в маленьком железном шкафу, укромно стоявшем за массивными напольными часами. Сэнтей дал ему ключ от шкафа и сказал:

— Читай все, что тебе понравится, но только в зал не выноси.

— Но почему это? — не понял Рыжий. — Ведь книги здесь совершенно такие же, как и там.

— Да, это так, — согласился Сэнтей. — Но, тем не менее, теперь привыкай вот к такому порядку. Так надо. И вообще, отныне будет так: все, о чем ты прочтешь, будешь пересказывать только мне одному. А почему это так, скажу одно: надо!

И так оно с того дня и было. Рыжий вначале переписывал, потом читал, потом пересказывал. Сэнтей его внимательно выслушивал, кивал… А после, улыбаясь, возражал, опровергал, доказывал обратное. А Рыжий должен был не соглашаться с ним и — только обоснованно — отстаивать свое. А если это у него не получалось, тогда Сэнтей подбадривал его, подсказывал… и снова возражал. Лежал на пуфаре, задумчиво прищурившись, смотрел на потолок и рассуждал — часами. Спор для него был как любимая игра, как для кого-то кубик или шу. Спор, говорил он, — это высшее познание. Спор — это жизнь, жизнь — это спор, и, значит, все, что окружает нас, достойно спора, то есть переосмысления. И он, Сэнтей, действительно мог спорить обо всем…

И только один раз, заслышав о Создателе, он тотчас помрачнел, сказал:

— А вот об этом лучше помолчим. Не нам о нем судить.

А после встал и подошел к столу, зажег огонь в спиртовке. Он жил один и не держал прислуги. Он и готовил себе сам, и сам же за собою прибирал. Когда Рыжий спросил, откуда он узнал о его дымском прошлом, Сэнтей ответил так:

— Прочел. В твоих глазах… — а после рассмеялся и добавил: — Не бойся, это шутка. Ведь ты же знаешь, что читать в чужих глазах запрещено законом.

И замолчал, а Рыжий не посмел его подробнее об этом расспрашивать. Лег, засопел. Сэнтей ни разу не грозил ему, ни в чем не упрекал. И вообще, движения его были всегда неторопливые, спокойные, речь тихая. Даже с разносчиком, который приносил ему продукты и брал втридорога, Сэнтей был неизменно вежлив и учтив. И, тем не менее, когда Сэнтей вдруг замолкал и уходил в себя, Рыжий не смел его тревожить. И это вовсе был не страх, не почитание, а нечто ему прежде совершенно незнакомое. Или давно забытое. Ибо, быть может, так же в Дымске на реке, когда он видел подо льдом Подледного…

Нет, то было просто обычное видение, явный обман. А вот зато потом, когда он словно бы опять попал в Хвостов к Урвану, там вроде бы… А там что было, а? Рыжий задумался…

И тут вдруг Сэнтей, как будто прочтя его мысли, сказал:

— А так оно тогда бы и случилось. Это верно! Ибо тебе тогда привиделась твоя возможная Судьба. Но ты ее не выбрал, отказался.

— А если бы…

Сэнтей пожал плечами, улыбнулся…

Но тут вдруг раздался стук в дверь, Сэнтей пошел, открыл, к нему явился посетитель…

Да, кстати, посетители! Там, в задней комнате, они появлялись довольно-таки часто — которые из них были с письмом, а кто и просто с новой книгой. Пришедшие, как правило, молчали, а если и вступали в разговор, так только с Сэнтеем, и при этом изъяснялись они весьма кратко и намеренно туманно. Кто это были такие и зачем они к нему приходили, Сэнтей не объяснял, а только иногда просил у Рыжего:

— Побудь там, в зале, за меня. Я задержусь. У меня гость.

И тогда Рыжий выходил в общий зал, стоял у полок, выдавал заказы. Потом Сэнтей сменял его, и Рыжий возвращался за конторку и писал. До обеда. Обедали они наскоро, просто. После обеда он читал. А вечером Сэнтей опять расспрашивал его, и Рыжий излагал прочтенное и делал выводы, и спорил — не распаляясь, не сердясь, искал изъяны в тех логических цепочках, которые выстраивал Сэнтей. И тот все чаще стал хвалить его… А Рыжий с каждым днем все реже, реже улыбался. Так шли недели, месяцы. Когда же Рыжий, наконец не выдержав, обмолвился о Башне, Сэнтей едва заметно улыбнулся и сказал:

— Я думаю, что ты скоро найдешь ее.

— А скоро — это как?

— Все в свой черед. Пиши. Ищи.