Ведьмино отродье

— Мы знаем все. Мы — это мы, а ты пока что еще никто. Правда, Сэнтей хвалил тебя. И я… Вот я пришел и наблюдал тебя, читал тебя, как ты читаешь книгу. Ну а теперь… Дело за малым. Ты не бойся. От этого еще никто не умирал. Другое дело, что…

Дрэм резко встал и поднял лапу, что-то прошептал…

И сразу наступила кромешная тьма! И все — пол, стены, потолок — в одно мгновение исчезло! Ты провалился вниз…

Но не упал: застыл, висел в кромешной тьме. И — страх: что это, где ты, как?!

— Дрэм! — крикнул ты.

И тотчас боль — невыносимая — вдруг рванула тебя изнутри! И шкура твоя лопнула, и затрещали твои кости, и ты… Ты начал разрываться на куски! Вот — лапы прочь! Вот — тело. Голова! И вот уже только одни глаза остались от тебя, и те глаза смотрели в темноту. И еще мысль была — мысль, грохотала, словно колокол: «что?!», «что?!» И…

Вдруг откуда-то издалека раздался голос Дрэма:

— Видишь? Видишь?! Ну, отвечай! Не то…

И ты…

Увидел шар. В кромешной тьме плыл шар — голубоватый. А где-то вдалеке едва искрились ослепительные точки. Но эти точки оставались далеко, а шар все приближался, приближался к тебе. В одних местах он, этот странный шар, был едва затянут легкой дымкой, в других темнел бушующими пятнами, и лишь вверху — быть может, это только показалось — ты различил… И крикнул:

— Вижу! Вижу!

А вот что именно ты видел, ты об этом сразу забыл. Зато очнулся — там же, в той же комнате. А Дрэма там уже не было. И книги его не было. Значит, он совсем уже ушел…

А это что? Ты торопливо разжал лапу…

И увидел в ней шар. Точнее, шарик. Белый, костяной, шероховатый. Ты повертел его — ни надписей на нем, ни знаков. Тогда ты встал и подошел к столу. Сел, попытался думать, но не получилось. Обрывки мыслей, страх… А после не осталось даже страха. Сидел, зажав в лапе шар, смотрел перед собой. И так час, два прошло. Вот и спиртовка уже догорела. Тьма. Тишина…

Бесшумно растворилась дверь, и в комнату вошел Сэнтей. Прошел и сел напротив Рыжего. Зевнул, прикрывшись лапой. Подождал. Потом спросил:

— Он ушел?

Рыжий кивнул. Сэнтей опять спросил:

— Что передал?

Рыжий разжал кулак — шар лег на стол и покатился. Замер. Сэнтей смотрел на шар и улыбался. А Рыжий… прошептал:

— Я больше так не могу. Мне очень душно. Я словно в подземелье…

— О, нет! — глухо сказал Сэнтей. — Ты просто очень долго шел и наконец пришел. Теперь ты в Башне. Да, ты пока на самом ее дне. Да, Семь Печалей давят на тебя. И тебе сейчас очень тяжело, я знаю. Но знай и ты, что вскорости… Э, что это? Я вижу, ты не рад… Рыжий, очнись! Ты уже в Башне, понимаешь? Ты наконец нашел ее. Она тебе открылась, теперь ты с нами, ты — наш брат, мы — твоя жизнь!.. Ну, что с тобой?

Но Рыжий ничего ему на это не ответил. Встал и прошел по комнате. Потрогал лапой стену, шкаф. Достал одну, вторую книгу. Отложил. Сел и зажмурился. Гудела голова. Сэнтей стоял над ним и говорил:

— Вставай. Пойдем, я уложу тебя. Дам трав…

— Нет-нет, домой! — решительно воскликнул Рыжий. — Только домой, — и встал, и как слепой пошел к двери.

Сэнтей сказал:

— Завтра утром я жду тебя. Жду, слышишь меня, брат!?

Рыжий кивнул. И вышел — в тьму. Кромешную.

Глава четвертая — БРАТ

Как он пришел тогда к себе, как лег — Рыжий об этом ничего не помнил. Проснулся же он как всегда рано, с рассветом. И голова его была ясна и совсем не болела, и в теле у него была легкость. И вообще, он чувствовал себя так, как будто вчера с ним ничего особенного и не случалось. А вот, правда, вставать с постели ему ну совершенно не хотелось! Да и зачем было вставать? Рыжий зевнул и потянулся. Теперь-то ему спешить некуда. И он лежал, помаргивал, смотрел на потолок. Потом… не выдержал и сунул лапу под подушку…

Шар. Маленький, шероховатый. Рыжий достал его, еще раз рассмотрел теперь уже при ярком свете. Шар был как шар, дети таким играют в лунки. И в то же время это знак. Да еще какой! Но об этом потом. Рыжий убрал шар под подушку, лег и опять лежал. Ну вот, лениво думал он, теперь его мечта сбылась, он наконец-то в Башне. То есть он как бы здесь, у себя в комнате и в то же время он там. А Семь Печалей… нет, они уже не давят на него. Но, правда, нет в нем и радости. Есть только одно чувство. Но какое? Чувство того, что счастье — это только один краткий миг? Слишком банально. И не то. А что тогда? Рыжий рассерженно зевнул, встал, походил по комнате. После умылся. После стоял у зеркала. То хмурился, то сам себе кивал, то улыбался… Глупо! И Рыжий отвернулся. Надел лантер, браслет. Вновь заходил: три шага — так, пять — так. Остановился. Сел на пуфарь, опять засунул лапу под подушку… И тотчас же отдернул. Сидел, смотрел в окно. Там — черепица, трубы, облака. Мир — это шар, а не диск, и не стоит на одном месте, а летит в бездонном и бескрайнем Космосе, вот что ему вчера открылось, вот…