Ведьмины камни (СИ)

Первым не выдержал Стейнар Волна, но этот же вопрос ясно отражался на лицах у всех. Правда ли, что ему уже это предлагали. Вот поэтому он и не хотел говорить при людях. Он сказал «нет», но если пойдут слухи… Этот стервец Эскиль точно угадал, чего он боится. Единственное, пожалуй, чего он боится, единственное, что может его сокрушить. Найдутся охотники вбить клин между ним и Ингваром. Любой честолюбец в Киеве, славянин, русин или варяг, – враг ему, Мистине. А разрушить их союз очень легко. Эльга… Стоит запустить по торгам разговоры о том, кого княгиня любила, пока жила в разрыве с мужем… И если слухи наберут силу, Ингвар будет обязан их услышать. Даже если совсем не хочет.

Этот клюй белобрысый прав: Мистине есть что терять. Больше, чем кому-либо на Руси. За ним – Эльга, ее доброе имя и положение. Разрыв между ним и Ингваром нанесет тяжкий удар и по ней – лучше даже не думать какой. И это куда страшнее, чем просто битва на Днепре между княжьей дружиной и варягами. Здесь он, самое худшее, может принять достойную смерть…

Но он не жаждет киевского стола для себя. Он больше горд, чем честолюбив; пусть мало кто в это поверит, но поступать достойно в глазах Одина для него важнее, чем что-то приобрести из земных благ. Ему не надо было смотреть на свое запястье, чтобы найти на нем тонкую белую полоску давным-давно зажившего пореза. Он сам нанес себе эту рану, чтобы смешать свою кровь с кровью Ингвара. Было ему тогда всего четырнадцать лет… Сын Свенельда, он хорошо знал, что такое верность. Храбрость и верность были главными сокровищами его отца. Свенельд надеялся, что передал их единственному сыну.

Мистина остановился посреди избы. Четыре пары глаз скрытно наблюдали за ним, но в телохранителях он держал не просто здоровенных парней, а таких, кто не будет даже мысленно задавать вопросы, что и почему делает господин.

Храбрость и верность… В его храбрости никто не усомнится, даже злейший враг. Верность… Был бы он неверен, то сел бы на киевский стол две зимы назад. Но дело в том, что судьба потребовала от него верности чему-то большему, чем побратим-конунг. Тому, чему сам Ингвар тоже служил, как умел. И Эльга тоже. И все эти люди – русы, варяги, славяне, по доброй воле и по принуждению. Нечто столько огромное… что лишь единственный глаз Одина способен различить в тумане грядущего. Всеотец ведет его и испытывает – не так сурово, как Свенельда в хазарских степях и мерянских лесах, но тоже дает случай показать себя. И Всеотцу он нужен именно такой, какой есть. Это же он, Владыка Виселиц, и устроил: что сойтись с женой своего побратима-конунга для Мистины стало единственным способом его не возненавидеть и продолжать ему служить.

Всеотец избрал их с Ингваром для великих дел. А Фрейя, вечная соперница Владыки Асов, наслала на него и Эльгу эту страсть, из-за которой жизнь их – как путь по хворостинке над Огненной рекой.

Мистина сел на лежанку. Положил руку на длинный ворс медвежины и опять вспомнил Эльгу. Она бы сказала сейчас: «А я говорила». Она еще летом поняла, что наемники опасны.

Но была не права – избавляться от них еще рано. Даже сейчас – рано. Они еще послужат…

Мистина лег на спину, закинул руки за голову, ощущая ворс медвежины. Сейчас казалось, что никогда в жизни он не был так счастлив, как в те тревожные, странные дни две зимы назад, после возвращения с юга, полные лихорадочной страсти и недоверчивой, но неодолимой любви. И уже не будет.

* * *

– Мечи оставьте, – велел Ратияр, встретивший Эскиля и Хамаля на крыльце вчерашней избы. И добавил в ответ на возмущенный взгляд: – Свенельдич там один.

Эскиль Тень и Хамаль Берег переглянулись. Велейв Зола все-таки свалился и сейчас лежал в Добромышле, бредил от жара. Желание Мистины повидаться с посланниками мятежных варягов наедине обнадеживало, и они, мгновение помедлив, отдали мечи телохранителям. «Он боится своих людей больше, чем нас, – еще вчера сказал Эскиль товарищам, вернувшись в Добромышль. – За себя он может ручаться, а за них – нет». Разговор наедине выдавал эту неуверенность, а к тому же развязывал руки обеим сторонам.

Войдя в избу, Эскиль и Хамаль застали Мистину все же не в полном одиночестве: сбоку у печи стоял Альв, старший его телохранитель. Но и так их было двое на двое, и они не стали возражать. Альв, уроженец Северных Стран, при Мистине был с отрочества и пользовался его доверием, как брат. Выглядел он именно так, как себе представляют северных воинов: рослый и здоровый, как лось, светловолосый, с прямыми, грубоватыми чертами малоподвижного лица, с глубоко посаженными серо-голубыми глазами. Сейчас он стоял, скрестив руки на груди; из оружия, как и у самого Мистины, у него был только скрамасакс на поясе.

Может быть, где-то тут в избе у них припрятано еще оружие, мельком подумал Эскиль. Но понимал: заманить их с Хамалем сюда, чтобы просто убить, – для Мистины слишком мелко. Если он вообще продолжает эти переговоры, значит, хочет чего-то другого.

– Садитесь. – Мистина кивнул им на места за пустым столом напротив себя.