Надето на нем было что-то длинное, широкое; одеяние поблескивало, позвякивало и, похоже, шевелилось. Все это так напоминало змея, если не по виду, то по духу, что Хельга уже и не пыталась сдержать дрожи. Дед Замора размеренно бил в бубен, прохаживаясь перед камнем; этот ритм напоминал Хельге стук копыт, и почему-то виделось, как ее собственное сердце в виде лошади мчится по темной дороге – куда-то в даль.
– Выхожу я в полночь глубокую, из избы не дверью, со двора не воротами… – бормотал дед Замора под этот стук. – Через леса темные, через болота глухие… За рекою черною, за Смородиной, лежит черен лес, а в том черном лесу – черен змей, седоват, пестроват… Где солнце не светит, роса не ложится, петух не поет, живой не встает. Закликаю и я призываю: ты приди, черный-пестрый змей, нашего барана покушай, нашей беды послушай…
– Тихонька! – позвал он, прервавшись, но ни Хельга, ни даже сам Тихоня, так же завороженный стуком бубна, не сразу поняли, что его зовут. – Иди постучи.
Тихоня подошел и взял бубен; стук возобновился, хотя слышно было, что теперь колотушку держит другая рука, менее уверенная и умелая.
А дед Замора… вдруг вознесся на самый камень! В темноте Хельга плохо видела его движения, и почти была уверена, что он просто расправил крылья – змей ведь крылат, – и взлетел! И вот он уже расхаживает по камню, на уровне их голов, продолжая бормотать. Барашка он взял с собой и подтащил к самому краю камня, что нависал над водой. Хельге было не видно, что там происходит, она вслушивалась в стук бубна и ожидала… сама не зная чего. Если змей сейчас покажется, он ухватит барашка…
Вдруг над камнем раздался свист – громкий и пронзительный. От неожиданности Хельга подпрыгнула, они с Естанай рывком прижались друг другу. От свиста, переходящего в полувой-полурев, заложило уши и заледенели жилы. Хотелось бежать отсюда прочь, но позади стеной стояли темные заросли, не менее страшные, а за ними, быть может – болотная топь, где тебя уж точно ждут загребущие черные лапы с когтями…
– Здесь ли ты, змеюшка-батюшка? – услышала Хельга голос дед Заморы.
И сквозь шум крови в ушах, сквозь стук собственных зубов разобрала другой голос, воющий, ревущий, шипящий:
– Спра-а-а-а-ш-ш-ш-ива-а-а-ай!
Кровь стучала в ушах, вторя ритму бубна. Естанай подтолкнула ее, но Хельга не поняла почему.
– Кто там хотел от змея ответа? – крикнул откуда-то с луны дед Замора. – Спрашивай, ну!
«Ну! Ну! Ну!» – эхом раскатилось в пустой голове. И ни единой мысли. Сколько она ни готовилась к этому мгновению…
– Что хотела-то? – с досадой крикнул дед Замора. – Не гневи змея! Говори!
Еще его и разгневать… только того не хватало…
Этот новый страх немного помог Хельге собраться с мыслями.
– Что… – хрипло выдохнула она, сглотнула и повторила громче: – Что несет нам тот набег смолянский? Это война большая? Затронет ли нас?
Как много вопросов! Ведь ей говорили – только один! Но она не знала, как яснее выразить свое беспокойство, казалось, змей ее не поймет.
Она замолчала. С озера ударил порыв холодного ветра, и с ветром до нее донесся тот же полувой-полушип. Произнес он одно слово:
– С-с-с-ме-е-е-ерть…
Хельга сжалась и закрыла лицо руками. До нее даже не дошло, что такое она услышала; казалось, это назвала себя та леденящая сила, что наполняла берег.
Естанай подергала ее за руку. Хельга подняла голову. Стук бубна прекратился, возле них стоял Тихоня.
– Идем, все уже, – бормотал он. – Скрылся змей…
Едва помня себя, Хельга пошла вслед за ним обратно к избе деда Заморы. Когда они пришли, дед уже был там, на столе горел глиняный светильник, скупо освещая темную избу. В углу на ларе лежала какая-то темная груда – наверное, снятое одеяние старика, но Хельга старалась не смотреть туда, как будто там была сброшенная шкура самого змея.
Совершенно без сил, Хельга села на скамью у двери. Тьма наполняла избушку, лишь на столе разливалось озерцо желтого света. Казалось, они тонут во тьме – той, что назвала себя, – и никогда им, таким слабым, из нее не вырваться.
– Ну, полезайте, девки! – Дед Замора показал на полати. – Тюфяк там есть, накроетесь, чем у вас… Вот, овчина есть.
Тихоня подошел, чтобы помочь Хельге забраться на полати. Вид у него был растерянный и удрученный.
– Да, немилостив был к нам змеюшка… – пробормотал он. – Ишь чего напророчил…
И только когда Хельга уже лежала на низких полатях, на узком свалявшемся тюфяке рядом с Естанай, накрывшись кафтанами их обеих, до нее дошло.
Слово «смерть», услышанное возле камня, – это и был ответ на вопрос, который она задала.
Глава 2