Ведьмины камни (СИ)

На каждого сильного находится сильнейший, и страсть к жене своего конунга была тем противником, с которым Мстислав Свенельдич не мог совладать.

– Погоди – у меня руки в меду! – Смеясь, Эльга спешно вытирала пальцы о рушник.

– Я пока не в кафтане, – успокоил ее Мистина, знавший, как она дрожит над дорогим греческим платьем.

А потом взял ее руку, поцеловал и облизал кончики пальцев: ему они казались сладкими сами по себе.

– Переста-ань… – шепотом простонала Эльга, и в голосе ее слышалось истинное мучение, то же самое, что терзало и его.

От прилива влечения заныло в животе, по жилам растеклось томление – жар и мучительное ощущение пустоты. Эльге пришлось сделать особое усилие, чтобы отнять у Мистины свою руку. Они смотрели друг другу в глаза, каждый видел в глазах другого и гибель свою, и спасение, и надежду, и безнадежность. Ни на кого другого Мистина не смотрел таким открытым, искренним взором, а Эльга – таким восхищенным и доверчивым. Воссоединившись год назад с законным мужем, она порвала эту связь, которая больше не имела бы оправданий даже в ее собственных глазах. Гордость Эльги не вынесла бы двух мужей сразу, хотя Мистина, по-своему не менее гордый, предпочел бы поделиться с Ингваром, но не быть отлученным от своего счастья совсем. Он-то знал, кого она предпочитает. Сын Свенельда с детства понимал: его товарищ, с которым они вместе росли, уступает ему всеми способностями и качествами, но Ингвар – сын конунга, и его права на почет и блага жизни всегда будут выше. Ибо в нем, в Ингваре сыне Олава, залог благосклонности богов к дружине и державе. Им Свенельдич служил всеми своими силами, отвагой, оружием, умом и обаянием – богам, конунгу, державе. Не жалея сил, времени и собственной крови, верил, что имеет право на особую награду, пусть и тайную. Однако здесь решение оставалось за Эльгой, она приняла его и держалась – слишком высока была бы цена раскрытия их связи. Но они по-прежнему виделись каждый день, имели множество общих дел, забот и помыслов; это и облегчало им боль любовной тоски, и питало ее…

И сейчас, посреди пышно убранной гридницы, Эльга ощущала трепет и мучительное томление при воспоминании о том, как рука Мистины сжимала ее руку, как его губы касались кончиков ее пальцев. Это навсегда. Ее страсть – и награда, и проклятье. Придет ли ей конец хоть когда-нибудь? Может быть, когда-нибудь они доживут до покоя, но никакой прием в Золотой палате не принес бы Эльге столько счастья, как эти мгновения в поварне близ свиной туши.

Отведя глаза от Мистины, Эльга заставила себя слушать Ивора. Она – княгиня, в этом-то все и дело. Ее честь и ее печаль. На резном стульчике перед престолом сидел Святослав, их с Ингваром единственный сын. Ему шел восьмой год, он был одет в точно такой же, как у отца, красный кафтан с шелковой отделкой и золотым позументом, сшитый Эльгиными руками. Этот мальчик был не просто плодом их с Ингваром брака, но и воплощением той новой Русской державы, которую они строили: соединяя в себе кровь Олега Вещего и северных Инглингов, он по праву рождения будет законно владеть всей землей Русской от Варяжского моря до Греческого. А может – и не только. Не могло быть на свете человека, который полнее этого ребенка воплощал бы и древние права, и устремленные в будущее надежды владык этой обширной земли, населенной множеством народов. Ради этих надежд его мать уже много лет подчиняла женщину в себе княгине.

Но струна тем легче рвется, чем сильнее натянута. Иногда ослабляя струну своего долга, Эльга уберегала ее от разрыва, а себя саму – от отчаяния и неприязни к всему тому, что составляло ее долг как наследницы Олега Вещего.

– В ту церковь, Богоматери, сам василевс с семейством молиться ходят, – рассказывал Ивор. – А родни много у них: сыновья с женами, дочь Елена с зятем Костинтином, у них дети – дочерей пять, а сын один, Роман, в честь деда назван…

Прислушиваясь, Эльга мельком подумала: пока Ивор тут рассказывает про Царьград, в Вышгороде его ждут две жены. Одну, Зоранку, он получил в подарок от Ингвара, когда тот женился на Эльге, а вторую, Волицу, несколько лет спустя высватал у киевского боярина Ратигнева. Почти год дома не был: дети подросли, жены без хозяина ссорятся. Мистина рассказывал, что сам был вынужден усмирять их, когда зимой ездил в Вышгород из-за того мятежа…

– Ну-ну, что за дочери? – улыбаясь, спросила княгиня Ивора. – Может, нам невесту сыщем? – И кивнула на Святослава.

В глубине души Эльга понимала: едва ли новая «любовь» греческих цесарей к союзникам-русам зайдет так далеко, чтобы привести к родству. Но, окрыленная успехом, она шутила лишь наполовину. Как знать – пока Святослав дорастет до женитьбы, может, грекам не придется так уж сильно перед нами заноситься?

– Дочери-то, госпожа, все собой хороши – белолицы, чернобровы, нраву кроткого, – усмехнулся Ивор. – Да все, пожалуй, постарше нашего соколика будут малость. Я в церкви их видел. В церкви той сокровищ разных не счесть. Там и одежды Христовы, и обувь, и копье, которым закололи его, и сосуд с кровью его…