Ведьмины пляски

- Хороший палач! Пальцы в слюне смочи, протри по первости, а потом припарки из лопуха поделай. До свадьбы заживёт.

Свен потрепал по бедру и со вздохом лёг. Он был всё ещё слаб, не мог долго сидеть.

Жизнь потекла своим чередом. Свен медленно выздоравливал, я, залечив свои немудрёные раны, бегала в тюрьму. Иногда по полдня простаивала над зарешеченными подвальными окошками, надеясь разглядеть знакомое лицо или услышать знакомый голос. В руках сжимала узелок с харчами.

Увы, в свидании мне отказали, даже слушать не стали. Не жена, не сестра, не мать, не невеста, не Папа Римский (образно, разумеется), значит, свободна. Передать посылку? Да, разумеется. В первый раз действительно оставила узелок в караулке, а потом поняла: не досталось Андреасу ничего. Вон, какие лоснящиеся рожи у тюремщиков, мой пирог тоже наверняка схомячили. И больно знакомый платочек на столе лежит. Вот и маялась, мёрзла на улице, привлекая внимание прохожих.

Весна в Галании выдалась затяжная, то теплело, то вновь ударял морозец, поэтому после дневных бдений приходила с насморком. С ним боролась просто - травками. Знахарка теперь стала доброй знакомой. Оно и понятно, когда раненый в доме.

Андреаса услышала только недели через две, когда, отчаявшись, в очередной раз брела домой. Оказывается, малайонца вчера перевели в другую камеру, с окнами на улицу, вот он и караулил меня, знал, не могу не придти.

Так и беседовали: я, стоя на коленях, прижавшись носом к решётке, и он, взобравшись на край койки.

Ни кувшин с брагой, ни чугунок с кашей, закутанный в шерстяной платок, сквозь прутья не пролез, пришлось ограничиться хлебом. Отламывая ломти, по одному скармливала Андреасу и беспокойно спрашивала, не давая при этом вставить ни слова. Хорошо ли кормят, не бьют ли, не спит ли на холодном? Андреас заверил, относятся хорошо, и объяснил, для разных узников условия разные. Его, к примеру, держали в одиночной камере с окном, матрас дали, кормят не кислятиной, а баландой, даже со вкусом мяса. Самого мяса, разумеется, нет: его солдаты съедали.

Успокоенная, с лёгким сердцем возвращалась к Свену. Совсем скоро Андреаса освободят; он заверял, выкупится, тайком от хозяев заказы будет брать, законом не запрещено. К тому времени со Свеном уладится, а то не представляю, как объясняла бы Андреасу, подожди, мол, пока быстренько за другого выйду и разведусь.

А ещё к нам однажды заглянул мэтр Алидис. Явился без предупреждения, в обеденный час, выставил меня и о чём-то шептался со Свеном. После заметила на столе кошель. Маг пояснил: это не подачка, а честно заработанное - жалование и благодарность за оказанную короне услугу.

Свен задумчиво смотрел в окно. Понимала, не видом он любуется, а думает. Уже не болезненно белый, без синяков и ссадин, маг производил благоприятное впечатление выздоравливающего. Не лежал пластом весь день, а сидел, уткнувшись носом в засаленный фолиант (чей он, не знаю, принесли как-то утром). На ногах Свен держался нетвёрдо, без моей помощи вставать не решался, но по стеночке передвигался уверенно. Магистра тоже принимал не в кровати, а за столом, умытый, одетый, причёсанный.

- Кольцо себе купи, - наконец обронил Свен. - Возьми полцехина.

Щедро, даже очень. Это ведь так, на помолвку, не брачное даже. Зная Свена, ожидала оловянное за пару ассов.

- А разве не жених?..

- Хорошо, - пожал плечами маг и хлебнул из кружки. - Ограничимся оглашением. Или тебе важно, чтобы я выбирал?

Свен, наконец, очнулся от раздумий и пристально, с хитрецой, глянул на меня. Интересно, что вообразил? Но да, я бы хотела, чтобы кольцо мне подарили, а не отделались 'купи'.

Пожала плечами и села на прежнее место, есть свой обед.

- Обиделась, - констатировал Свен. - Ладно, в столице куплю, всё равно туда ехать: Магистр желает с иномирянкой без свидетелей побеседовать.

Показалось, или магу не нравилось столь пристальное внимание мэтра Алидиса? Так или иначе, Свен злился, даже ложкой о тарелку звякнул. Такого за ним не водилось, поневоле закрадывалась мысль о подозреваемой подлянке. И кошель этот... Уж не вознаграждение ли за меня?

Отодвинув тарелку с остывшей кашей, напрямик спросила:

- Зачем я Магистру? Резать и кровь пускать?

Свен рассмеялся и покачал головой.

- Но замуж бы тебе лучше скорее выйти. Мало ли? Магистры действительно любят науку.

После этих слов в столицу ехать окончательно расхотелось, но пришлось. На это недвусмысленно намекнули в письме, адресованном Свену. Оно пришло дождливым майским утром, или, по-галанийски, утром месяца лугов. Я же попала в Галанию в месяц тумана - так называли октябрь и первую половину ноября. Всё это чем-то напоминало французский революционный календарь - странно, непонятно и непривычно.

Свен уже более-менее пришёл в себя, ходил, даже брал мелкую работу. Я тоже не сидела без дела: рисовала. Местные, как ни странно, оценили мою мазню, покупали.