Ведьмины пляски

Женщина одарила злобным взглядом и прошипела: «Срамница!». Оставалось только гадать, почему я удостоилась такой чести.

Впрочем, женщине этого показалось мало, и она крикнула вслед: «Хоть бы постыдилась, в храм сходила!»

Не выдержав, обернулась, попыталась выяснить, что женщина имела в виду, но её и след простыл.

Самый логичный вывод — моя жизнь в доме Свена. Наверное, женщина ратовала за нравственную чистоту, полагая, будто мы любовники. Тогда пожелание сходить в храм — это выйти замуж.

Надо бы узнать, что соседи обо мне думают, а то стану изгоем, падшей женщиной, даже не подозревая об этом.

Невольно вспомнилась «Любовница французского лейтенанта». Там общество тоже пригвоздило к доске позора женщину на пустяшную по нашим временам вещь. Вот она, разница менталитета!

Белошвейки порадовали. Они сотворили изумительный комплект кружевного белья. Такое не стыдно подарить королеве. Себестоимость у него тоже царская, потому как кружево ручной работы.

Решив разнообразить выпускаемую продукцию, набросала эскиз ещё одного фасона и забрала своё, земное, бельё. Носить не буду, сберегу как память.

Вернувшись домой, узнала, что Свена вызвали по делу и обедать, а то и ужинать предстояло в одиночестве.

По словам Агны, маг уехал верхами, мрачный как туча, и велел обеим не высовываться из города.

— Особенно тебе, деточка, — служанка щедро налила мне похлёбки — местного густого супа, заменявшего первое и второе. — Строго-настрого, даже из упрямства и по неотложному делу. Выманивать станут — тоже говорил не ездить.

Оставалось только гадать, какие твари бродят под Нурбоком, если Свен проявил такую заботу.

Я взялась за ложку, готовясь отправить её в рот, когда в дверь требовательно постучали, и чей-то басистый голос прокричал: «Откройте именем короля!».

Глава 12. Тучи сгущаются

Кап-кап… Кап-кап…

Обняв колени, я сидела и смотрела, как вода просачивается сквозь потолок и, набухнув каплями, срывается вниз.

Над головой — решётчатое окошко и тротуар. Спасибо за то, что не бросили в кромешной темноте. И за чистую солому тоже спасибо, и за то, что руки не связали.

Дело приняло серьёзный оборот. Треклятая суконщица сходила в храм и нажаловалась на меня. Не поленилась, видимо, и в местном магистрате побывать.

Подошла к решётке камеры и, обхватив прутья, прижалась к ней лбом.

У ног валялась миска с едой. Есть её не смогла — после стряпни Агны это отрава. Зато крысам она понравилась. Вон, сидит одна в углу, носом водит. Надеюсь, вспомнит, что я её покормила и не загрызёт ночью.

В камеру попала после долгого, утомительного допроса.

Тогда, днём, в дом Свена вломились солдаты и подхватили под руки. Я пыталась узнать по какому праву — в ответ мне под нос сунули какую-то бумагу с печатью. На оттиске был герб Нурбока.

Смекнув, что дело добром не кончится, заартачилась, заявила, что без Свена никуда не пойду — он законы знает и со стражей ладит, но никто и слушать не стал.

Агну оттеснили, мою комнату перерыли вверх дном, требуя показать, где прячу зелья, какой-то «Глаз дракона» и мужскую одежду. Ничего такого, разумеется, не нашли, прихватили только нижнее бельё, которое сочли подозрительным.

На глазах у всей улицы меня затолкали в телегу и увезли. Как оказалось, в тюрьму. Там некий маг небрежно уколол мне палец, проделав тот же ритуал, что некогда Свен.

Разумеется, ведьмой за прошедшие месяцы я не стала, поэтому и избежала знакомства с местной инквизицией. Что-то подсказывало — ненадолго, потому как мужчина в пурпурной мантии, уходя, подозрительно ухмылялся.

И вот теперь я стояла в камере, смотрела на коптящий факел и гадала, в чём меня обвиняли, и, главное, когда всё это закончится.

Часовой дремал в обнимку с алебардой. Он пару раз сделал обход, убедился, что узники не сбежали, и теперь спал до смены караула.

Кажется, камера справа пустовала, а вот слева тоненько выл старичок, будто собака. Сначала его стоны раздражали, а потом привыкла.

Наконец, и сосед успокоился. Заснул, видимо. А вот я не могла…

В итоге ночь выдалась бессонной. Пристроившись в уголке, продремала от силы пару часов. Во-первых, страшно, во-вторых, крысы шебаршатся, в-третьих, неудобно. Соломенная подстилка тонкая, от холода камней не спасает.

На рассвете загремел ключами тюремщик, в узилище вновь закипела жизнь. Она ворвалась в уши перебранкой солдат, стуком миски об стену, звуками ударов — я старалась не представлять, кого и как бьют — и глухими стонами.

— Чего расселась? Миску давай!

Открыв глаза, увидела тюремщика с котлом баланды. К ней прилагался чёрствый кусок хлеба. Отказываться от еды не стала, подняла и протянула миску, чтобы в итоге получить дурно пахнущее нечто.

Понимая, без еды ослабею и умру, заставила себя проглотить немного варева и заела хлебом. Остатки, как и прежде, пошли на корм крысам. Чтобы они не бегали по всей камере, поставила миску в их углу.

С улицы доносились голоса.