Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2 (СИ)

Помни, Красотка, однажды сказала ей Панди, еще в те времена, когда пыталась вбить ей в голову хоть какую-то науку, ведьма в этом городе может одновременно интересоваться обычным трахом, скотоложеством и содомией, но если она одновременно интересуется столовой посудой, тканями и почтовыми открытками — что-то с ней не то…

Возможно, с этой особой и верно было что-то не то. Может, из-за веера, подумала Барбаросса, веера, украшенного перламутровыми пластинами. Того, что она небрежно держит в отставленной руке, обмахиваясь. Многие суки в этом городе пользуются веерами, встречаются среди них и с перламутром, но этот отчего-то кажется ей смутно знакомым, будто бы уже виденным сегодня…

— Почему ты заговорил о Котейшестве, Лжец?

Эта мысль служила источником ее истинного беспокойства, и куда более сильным, чем случайные суки, встречавшиеся ей на улице. Она не посвящала его в свои планы, но, верно, пара-другая неосторожных мыслей могла вылететь из ее головы, точно голуби с чердака. Мыслей, которые это отродье в банке, наделенное нечеловеческой чувствительностью, перехватило и сожрало, как проказничающий на улице демон.

— Просто полюбопытствовал, — бесстрастно отозвался из мешка гомункул, — В последнее время ты думаешь о ней все чаще, вот я и решил, что…

— Что?

— Что ты возлагаешь на нее некоторые надежды. И это чертовски глупо с твоей стороны.

Сука.

Барбаросса зло раздавила каблуком пустую глиняную бутыль, угодившую ей под ноги. Это глупо, подумала она. Этот блядский выкидыш читает мои мысли как открытую книгу, а что не может прочесть, прекрасно соображает и сам. Дохера сообразительный сукин сын. И хрен его знает, в какие моменты он досаждает ей сильнее — когда треплется почем зря, теша свой никчемный язык, или когда молчит, что-то задумывая в своей крохотной сморщенной головёшке…

— Котейшество — не просто «тройка», — пробормотала она, на всякий случай подняв воротник так, чтобы никто из прохожих не мог рассмотреть ее губ, — Она очень умна. Она знает о демонах больше, чем твой старик когда-либо мог вообразить. Она умеет заклинать демонов так, что те делаются точно шелковые. Читает старые книги голландских чернокнижников, разбирается во Флейшкрафте и…

— То, что она режет по ночам в дровяном сарае дохлых котов, еще не делает ее великой ведьмой.

Барбаросса дернулась, как от пощечины.

— Ах ты…

— И ты надеешься, что она вытащит Цинтанаккара из тебя, точно занозу из пятки? — осведомился Лжец, — Черт. Для человека с лицом вроде твоего у тебя непревзойденные запасы оптимизма, юная ведьма!

— Она лучшая из всех, кого я знаю, — произнесла Барбаросса вслух, сцепив зубы, — Она знает о демонах куда больше меня.

Лжец пренебрежительно фыркнул. Этот звук получался у него роскошно, почти по-человечески. Знать, не один день практиковался…

— Ну это-то, допустим, не великое достижение. Уж прости меня, но на твоем фоне даже уличный фонарь может показаться великим мудрецом.

Дьявол.

Этот гриб из банки может и был беспомощным, но не лез за словом в карман, мало того, умел разить остротами не хуже, чем сестрица Саркома в те дни, когда маялась головной болью и похмельем. Дать бы ему крохотную швейную иглу, подумала Барбаросса с мысленным смешком, небось стал бы лучшим в Броккенбурге фехтовальщиком, даром что в противники ему годились бы разве что кухонные мыши…

— Она всего лишь ведьма третьего круга. Если ведьма чему-то и учится к третьему году обучения, так это тому, чтоб не стоит мастурбировать пестиком от лабораторной ступы! — проворчал гомункул, прежде чем она успела обкатать на языке подходящее случаю ругательство, — Послушай меня, твоя подруга может быть в самом деле толковая ведьма. Может, даже лучшая в Броккенбурге, не мне судить, но против Цинтанаккара она не лучше, чем горсть куриного дерьма против уличного пожара.

— Она…

— Чинит барахлящие лампы у вас в замке? Возится с оккулусом, настраивая картинку? — гомункул фыркнул, — Это все херня. Кажется, ты все еще не сообразила, с кем имеешь дело, юная ведьма. Цинтанаккар — это не мелкий дух, которого вас в университете учат заклинать, чтобы таскал наперстками воду из колодца. Это смертельно опасный хищник, на которого нельзя найти управу. Ведьм вроде тебя он глотает, как землянику. Мало того, его родина — далекий Сиам, место, где демоны устроены совсем не так, как это привычно вашим саксонским мудрецам. И ты всерьез решила уповать в этом деле на свою подругу, ведьму-недоучку?

Если бы подобное сказала какая-нибудь сука, уже сейчас скулила бы, ползая на корточках и размазывая кровавую пену по мостовой. Но гомункул… Один несчастный щелбан проломит ему голову, а оплеуха превратит его в комок слизкого желе.

Чтобы сдержать ярость, Барбаросса опустила мешок на мостовую и наклонилась, делая вид, будто поправляет башмак. Заодно удобный повод незаметно оглядеться, проверяя, что не тащит за собой к Малому Замку невидимых спутниц. Опасности как будто не было.