Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2 (СИ)

Следующие три месяца она, кажется, дралась чаще, чем за всю свою предыдущую четырнадцатилетнюю жизнь, зарабатывая для них с Котейшеством право на самостоятельное существование. И это были жестокие драки. Но всякий раз, когда она доползала до койки, ухмыляясь окровавленным ртом и оставляя на полу багряные потеки, ее встречал взгляд глаз цвета гречишного меда, взгляд, от которого, казалось, сами собой зарастали свежие кровоподтеки на ее потрепанной шкуре…

Черт, она думала, что уберегла Котти от всех опасностей, что грозили ей в Шабаше. И верно, многие из них она отвела, безжалостно дробя чужие челюсти и пуская кровь. Но одна опасность оказалась коварнее прочих. Она ждала почти целый год, до того проклятого апреля, ждала в тени, выдавая себя только едва заметной в сумраке ухмылочкой, а потом…

На углу Блаттлаусштрассе ей пришлось притормозить — чертов лихтофор зажег красную звезду, запрещая проход, заставляя ожидать, пока мимо проползет вереница карет и аутовагенов. Ничтожная задержка из числа тех, на которые она прежде никогда не обращала внимания — на этой блядской горе лихтофоров натыкано без числа и по меньшей мере половина из них преграждает тебе путь в самый неподходящий момент! — но сейчас, когда в ее распоряжении считанные часы, трата даже одной минуты казалась мучительной.

— Рад, что ты наконец ощутила важность времени, — сухо пробормотал из мешка гомункул. Чертов консервированный хитрец, хоть и сидел в мешке, должно быть, ощутил, как она нетерпеливо переминается с ноги на ногу, — Хоть и позже, чем следовало. А теперь, может, ты снизойдешь до того, чтобы разъяснить своему компаньону план действий? Или хотя бы пояснить, какие адские силы движут тебя по направлению к Малому Замку?

Компаньону!..

Дьявол, она-то и заткнуть его не в силах… Даже если она запечатает каждое ухо свечным воском, все равно будет слышать Лжеца так же отчетливо, как если бы тот сидел у нее на плече. Он говорит не при помощи языка и легких, он создает возбуждение в окружающем его магическом эфире. А значит, хрен она сможет его заткнуть, если коротышке вздумается поразглагольствовать.

— Я так решила, — бросила Барбаросса, не отрывая взгляда от лихтофора, — Достаточно и этого. А если недоволен, можешь идти в любом другом направлении на свой выбор, только не сотри свои маленькие ножки.

Гомункул некоторое время сопел, переваривая оскорбление.

— У вас, людей, есть такое выражение, «Мой дом — моя крепость», — задумчиво протянул он наконец, — Не мне, существу, сидящему в стеклянной банке, судить о нем, но позволь заметить — какими бы стенами и амулетами ни был укреплен замок твоего ковена, для тебя он станет не большей защитой от Цинтанаккара, чем для улитки, оказавшейся под лошадиным копытом, ее жалкий панцирь.

Лихтофор снисходительно зажег зеленую искру, позволяя пересечь дорогу, и Барбаросса устремилась вперед, не забывая бросать взгляды по сторонам. Даже здесь, в Миттельштадте, в свете затухающего дня, не стоило терять бдительности. В этом блядском городе обретается до черта сук, которые хранили обиду на крошку Барби, мнимую или заслуженную. Стоит на миг потерять осторожность, как какая-нибудь сука, скользнув рядом в толпе, едва не задев плечом, всадит тебе серебряную спицу в спину или пощекочет ножом…

Так подохла Лобелия в прошлом году, опытная прожженная сука, которая пережила два Хундиненягдта и бесчисленное множество покушений. Дерзкая от природы, с твердой рукой и верным глазом, она в равной степени хорошо управлялась с рапирой и пистолетом, заработав себе к третьему кругу изрядную репутацию, защищавшую ее лучше, чем надетая под дублет кольчуга. Если бы еще не ее тяга бросать кости и занимать для этого деньги, которые она отдавала неохотно, с большим опозданием или не отдавала вовсе…

Если ее кредитор оказывался из старших или уважаемых ковенов, она, поскрипев зубами, рано или поздно расплачивалась по своим долгам. Но если занимала деньги у какой-нибудь юной суки, не съевшей еще фунт горького пороха, Лобелия вполне могла расплатиться ножом или кулаками — водилась за ней издавна такая привычка…

Брокк до поры до времени прощал ей эту слабость, но в конце концов заставил расплатиться по счету. Какая-то отчаявшаяся сука, которой Лобелия должна была десять гульденов, подобралась к ней на улице, смешавшись с толпой, и пальнула прямо в спину из Файгеваффе. Хер его знает, где она раздобыла эту штуковину и на что уповала, но эффект оказался вполне действенным. Файгеваффе не оставляет раненых. Сила высвобожденного из заточения демона размазала крошку Лобелию по мостовой, ровно, точно масло по хлебу. И, говорят, плоть ее дергалась еще несколько часов, пока магистратские служки отскребали ее от брусчатки…

Барбаросса всегда аккуратно платила по своим долгам, но хорошо помнила и то, что если все суки в Броккенбурге, точащие зуб на сестрицу Барби, выстроятся в очередь, эта блядская очередь обернется вокруг проклятой горы самое малое три раза…

Она не собиралась терять бдительности, даже если херов гомункул решил заболтать ее до смерти.