— Когда-то давно, три миллиона лет тому назад, герцог Абигор в союзе с принцем Вассаго и герцогом Зепаром выступили войной против графа Халфаса. У них было сто шестнадцать адских легионов на троих и они собирались раздавить логово Халфаса к чертовой матери. Шумная, говорят, вышла заварушка. Адские орудия с обеих сторон лупили так, что вся Преисподняя гудела, как медный котел. Демоны пожирали друг друга в небесах и на земле, а адские энергии превращали в пепел и пар тысячи альбумов камня и материи. Дворцы шатались и рушились, бастионы проваливались в тартарары, траншеи полнились зловонной желчью и кипящей кровью… Но герцог Абигор не знал, что союзники его предали. Когда войска пошли на решающий штурм, принц Вассаго и герцог Зепар попытались удушить его при помощи мейтенериумовых удавок, вымоченных в конской моче и слезах скопцов, но Абигор смог сбежать, хоть и потерял свое войско. С тех пор он карает всякого, кто попытается удушить его слуг, и карает жестоко.
— Превосходно, — проскрипел Лжец, не скрывая сарказма, — Это в самом деле большое подспорье. Уверен, все виселицы от Гриммы до Виттихенау скорбят о том, что им не доведется стиснуть твою прелестную шею в объятьях!
От владыки Абигора мне сейчас никакого проку, мысленно признала Барбаросса. Как и от тебя, болтливая опухоль. Если кто-то мне сейчас и нужен, так это Котейшество.
Котти…
Барбаросса рефлекторно дернула плечом, ощущая пустоту на том месте, где обычно находилась Котейшество. Молчаливая, собранная, она обычно двигалась за ней по улице точно призрак, не впиваясь в руках, как броккенбургские кокотки, и не повисая на плече. Не горланила песен, не хихикала, вспоминая какие-то университетские шуточки, не тянула ее в сторону распахнувших свои пасти витрин…
Барбаросса знала, что если украдкой скосить глаза и наблюдать за ней долгое время, можно поймать миг, когда на лице Котейшества возникает улыбка. Невесомая, быстро соскальзывающая прочь, точно неуверенный луч апрельского солнца, едва-едва коснувшийся земли и тотчас испуганно прыскающий прочь. Она не знала, кому эта улыбка адресовалась и отчего появилась. Она даже делала вид, будто не замечает ее. Но ей доставляло удовольствие подкарауливать такие улыбки, запечатлевая их в памяти, удовольствие, знакомое лишь терпеливому охотнику. Одна из тех маленьких игр, в которые играешь с кем-то, не будучи до конца уверенной, что это игра, а не буйство разнонаправленных потоков твоего воображения…
Из них с Котейшеством в самом деле вышел отличный союз. Не жесткая сцепка, на которой суки волокут друг друга, зачастую в разные стороны, не стальная цепь, сковывающая, точно кандалы, не липкая паутина, основанная на страхе — союз, равноправное партнерство, такое же органичное и естественное, как союз телеги и колеса или наковальни и молота. Может, именно потому, что они дополняли одна другую, не пытаясь перекрыть, перещеголять или перетянуть. Именно так и устроены все самые крепкие союзы на свете.
Старый добрый Брокк быстро душит одиночек.
Ободранные до мяса школярки, выскочившие из той мясорубки, что именуется Шабашем, не способные завести богатых покровителей и не имеющие шансов обрести ковен, частенько сбиваются в небольшие стайки или промышляют парочками — так легче найти защиту или добыть пропитание. Иногда такие партнерства существуют всего несколько недель, быстро изживая себя, иногда длятся месяцами, но срок их жизни редко превышает год. Год в Броккенбурге — это целая вечность.
Неглерия и Гумоза, открывшие родство душ через взаимную тягу к дармовой выпивке и хорошей драке, держались друг друга почти полгода. И хорошо держались. Вдвоем могли навести больше шума, чем какой-нибудь «дикий» ковен, иной раз в четыре руки такой бой закатывали, что на следующий день в университете исписанные ножами и подволакивающие ноги суки встречались чаще, чем шлюхи в Гугенотском Квартале. Прошли вместе огонь, воду, медные трубы и бесчисленное множество смертельно опасных ловушек, которыми старина Брокк охотно устилал им путь. А потом внезапно расплевались — из-за жалкого талера, который к тому же и оказался фальшивым. Чуть не перегрызли друг другу горлянки, так разошлись. С тех пор стараются даже не сталкиваться на улице, знают, что не смогут сдержать ножей в ножнах…