Если они спрашивали, сколько припадков случится на следующий день или на третий день, или на любой другой день той недели, или сколько припадков будет за день, какого характера, более тяжелые или менее, как долго продлятся, когда в течение дня начнутся, когда закончатся, то он сообщал им и не ошибался ни в чем, поскольку это тогда же записывалось со слов детей (ведь нельзя было упомнить сроки для всех) и оказывалось совершенно точным.
Духи назначали им признаки и сроки начала и окончания припадков, как правило, следующие: утром, как встали с постели; когда собрались или приготовились; как только попросили благословения отца или матери, или бабушки; как только взяли в руки книгу для молитвы или когда закончили молиться; когда отправились к завтраку; когда обед был накрыт на стол или когда им предложили произнести благодарение перед или после обеда; когда сели обедать или когда первый кусок отправили в рот; или когда обед был окончен, или они положили свой нож, отобедав; и при тех же условиях на ужине; или в субботу, или любой другой день, когда должны звонить колокола, как только зазвучал первый, второй или третий удар колокола или перезвон. И при многих других подобных обстоятельствах (о которых можно говорить бесконечно), назначенных духами для начала припадка у детей или выхода из него, которые они описывали точно и не ошибались ни на минуту, как можно было подумать.
После того, как такое продолжалось целый месяц или около того, утомились ли духи (как они часто говорили во время припадков, что уже очень устали от своей Дамы, мамаши Сэмуэл) или в силу Божьей благодати из-за особого покровительства детям, но они поняли, что их собственная злость и злость их Дамы по отношению к девочкам обуздана и удерживается на том уровне, что они не могут их убить, как ранее желали. Хотя нельзя не думать, что вполне в согласии с природой злых духов резвиться и играть с человеком, как они часто поступали с этими чадами малыми, тем не менее они заявили, что уже вскоре заставят свою Даму покаяться или пасть. И это стало важнейшей опорой в утешении и поддержкой терпения, которое всегда сохраняли родители и друзья малышек, даже когда девочки претерпевали сильнейшие трудно вообразимые муки и страдания, заставляя плавиться сердца в телах окружающих, лишенных последней надежды увидеть их опять в этом мире в сознании. Ведь когда Богу было угодно избавлять их от припадков, они, протерев глаза, сразу чувствовали себя хорошо, будто ничего не случалось, и ничего не помнили о произошедшем. И вот теперь почудилось, что сам Бог взял дело в свои руки и по воле своей определил ему конец, а потому назначил знамения своего промысла, явленные через самих духов, через сами орудия этих злодейств. Потому теперь они стали открыто в лицо обвинять мамашу Сэмуэл и говорить, что им плохо везде, кроме как в ее доме или рядом с ней, и что только так они могут совершать много больше мучительных припадков, чем прежде.
Господин Трокмортон противился этому изо всех сил еще в течение трех недель, продолжая подозревать духов во лжи. И все это время у его детей было множество самых тяжких и мучительных приступов. Настолько, что вечером никто из них не мог самостоятельно отправиться в свою кровать. Их ноги были воспалены и полны боли. И это кроме многих других телесных недугов (вне припадков), которые обычно у них не бывали. Одна девочка все время в течение трех недель вообще не пользовалась ногами, за исключением часа или двух в день, когда в доме была мамаша Сэмуэл, и лишь тогда могла ходить и чувствовала себя нормально, подобно остальным. В иное время ноги были прилажены к ее телу, будто привязаны веревками: где ее усадишь, там и найдешь, если только она не уползет.
Господин Трокмортон полагал, что изыщет средство заставить старого Джона Сэмуэла отпускать свою старуху приходить в его дом. При этом он предлагал ему немало, а именно, если так случится, десять фунтов в год на стол и зарплату лучшего слуги в Хантингдоншире, чтоб занимался своими делами (если пожелает) без нее, а кроме того, принял обязательство и обещал относиться к его жене уважительно, пока она будет в его доме. Он не мог найти другого метода излечить детей, кроме как отнести их в тот дом, что и сделал. И как только они туда попали, то все почувствовали себя хорошо. Увидев это, он сказал, что его дети должны там жить и не покидать тех помещений, а он будет обеспечивать их потребности. Джон Сэмуэл, понимая, что сопротивляться обществу не в силах, затушил очаг, хотя было холодное время года, и сказал, что заморит их голодом, а затем со своей дочерью наговорил великое множество злых слов.