Ведьмы поместья Муншайн

Знай она, что умрет через три дня, то не сидела бы тогда на диете, чтобы влезть в облегающее платье. А на празднике ела бы все подряд, наслаждаясь вкусом каждого блюда, перекатывая во рту сладкое и кислое, острое и соленое. И много бы пила, позволила бы себе несколько бокалов шампанского, так приятно щекочущего нёбо, оседая пузырьками на языке.

Знай Табита, что это последние дни, когда ей доступны живые ощущения, она ценила бы каждое мгновение, сталкиваясь с чьим-то теплым телом в толпе гостей. Она бы прикасалась к людям, бесконечное количество раз прокатилась бы на канатной дороге Квини, чтобы ветер ласкал лицо, теребил волосы. А еще она бы отпустила руки и плюхнулась в холодную ноябрьскую воду, сотрясаясь в зябком экстазе, так чтобы зубы стучали, отбивая радостную чечетку.

Но она не могла знать.

В том-то и состоит хитрость смерти – она тихо подкрадывается к тебе сквозь высокую траву, оставаясь невидимой до самого последнего момента, когда она сделает прыжок и выпустит когти. А ты и знать не знаешь, что смерть близко, думаешь, будто у тебя еще полно времени, чтобы радостно орать, танцевать, смеяться и есть, пить вино, купаться и заниматься любовью.

И вдруг приходит Руби, ставшая причиной ее преждевременной смерти, и она ведет себя так, будто ничего не случилось, заставляя Тэбби сомневаться, доверившись глупой надежде, будто все это было каким-то длинным, страшным сном, и вот наконец она проснулась.

Но по лицам остальных сестер Табита понимает, что это не она, а Руби потеряла связь с реальностью. Квини скорбно поджала губы, а Айви стоит, тихо заламывая руки. Глаза Урсулы затуманены слезами, а на губах Иезавель играет кривая улыбка, словно она и хотела бы, чтобы кто-то разрядил атмосферу какой-нибудь шуткой, но знает, что этого не произойдет.

Чувствуя всеобщее смятение, Руби отворачивается от Табиты и смотрит на остальных женщин.

– Что? Почему вы все так смотрите на меня? – Она шмыгает носом и вытирает его салфеткой. – У меня что, козявка торчит?

Судорожно сглотнув, Айви натужно улыбается и пытается взять ситуацию под контроль:

– Нет, дорогая. Ты как всегда великолепна. – От волнения голос ее звучит хрипло.

И Руби улыбается своей лучезарной, такой знакомой улыбкой, по которой все так сильно соскучились, и никто не хочет расстраивать ее. Все поворачиваются к Урсуле. Та делает шаг вперед и берет Руби за руку. Обойдя сестер, Иезавель берет Руби за вторую руку.

– Пора открыть твою комнату, – говорит Квини и, держа перед собой искусной выделки ключ, поднимается вслед за Айви по лестнице, а за ними другие сестры ведут Руби.

Табита так расстроена, что думает удалиться в библиотеку, но в том, что они снова вместе, есть что-то чудесное, волшебное. Четверо из них двигаются подагрически скованно, кожа их покрыта печеночными пятнами. В каждом их суставе предается зимней спячке старость, и весна уже никогда не наступит. Пятая – мертва, а шестая настолько переменилась, что узнать ее могут разве что сами сестры. Все они уже не такие, какими были тридцать три года назад, но ведь так и должно быть.

Сейчас достаточно того, что они снова вместе и чествуют возвращение Руби. Поэтому Табита присоединяется к остальным – ей тоже хочется участвовать в этом знаменательном событии, прежде чем им всем придется иметь дело с огромным несчастьем.

26

Понедельник, 25 октября День

Паромщик Харон объявится через два дня, а я так и не нашла сокровища. Пообещала самому сильному в мире темному колдуну то, чего у меня нет, – эта мысль постоянно крутится в голове Квини подобно припеву жуткой песенки. От переживаний у Квини разболелась голова, а творимый в доме шум только все усугубляет.

Из комнаты гнева слышится громкий вздох, а следом за ним – звон разбиваемой на сотни мелких осколков посуды. Потом снова звон, и еще, и еще. У этих звуков есть какой-то свой безумный ритм. Вздох, дзынь, вздох, дзынь, и так без остановки.

Дверь в комнату гнева закрыта, но Квини прекрасно слышит из гостиной все: как Иезавель хватает новую порцию фарфора и разбивает о стенку. По степени громкости можно определить, что становится предметов гнева: вот пошла в ход хрустальная соусница, потом – конфетница, а грохот тяжелой вазы и звонкий полет ее осколков столь же драматичны, как рождение новой галактики.

Раньше Квини восстанавливала посуду при помощи колдовства, но магические способности, как и зрение, к старости слабеют. На то, чтобы сшить все это особой магической иглой, требуется молодая ведьма, но где ее взять?

Отказавшись от идеи восстановления посуды, Квини начала скупать ее в больших количествах на местных распродажах. С возрастом Иезавель становилась более спокойной, и Квини уже не так активно затоваривалась. Можно было, конечно, запереть буфет, но какой смысл?