Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

А город пока не показывается, знать, высокенько взлетал жаворленочек, откуда далёко видать. И стал мальчик выспрашивать у посестримы, как она научилась понимать птичий язык. Златыгорка только плечиками пожимала, на которых сидело по пташке. Потом улыбнулась умильно и говорит, давай, дескать, и тебя, побратимушко, научу понимать птичий говор. Ваня обрадовался, закивал согласно. Девушка-то рядом ехала, стремя в стремя, открой, говорит, рот… Ваня и открыл. Златыгорка наклонилась к нему — и плюнула на язык! Мальчик чуть не подавился чужой слюной. — Ты чего–о?! — кричит. Десантнице-то Ваня такое бы сказал! А посестриме постеснялся. Но ужасно было неприятно. А Златыгорка хохочет во всю глотку, потом говорит: — Теперь ты! — и свой рот раскрыла. — Что — я? — не понял Ваня. — Плюй! — гуторит девушка, и широко рот-то раззявила. Мальчик головой замотал, а посестрима настаивает, плюй — да и только! Ваня и плюнул! И попал — всегда метко плеваться умел, куда задумает — туда и попадет! Но на этом плевки не закончились. Златыгорка еще раз харкнула в гортань ему, а Ваня ей, и по третьему разу сделали посестрима с побратимом так же. И вот, после третьего-то разу, когда мальчик удачно наплевал девушке в рот, — услышал он вдруг тоненький голосок, который пропищал:

— Ну вот, еще одни уши объявилися! Теперь надо улетать с плеч долой, чтоб поговорить на спокое, без под–слушки!

Это жаворонок выпевал!.. А соловей отвечал ему:

— Да, коршун побери, вот незадача!

Глава 2. Городок

И оказалось, что знание птичьего языка радости приносит мало. Вот скачут всадники, а над ними вороньё летит и меж собой перекаркивается, глядите, де, какое хорошее мясо едет.

Тут соловей, сидящий на Златыгоркином плечике, начинает снизу задираться:

— Ах вы, черные канальи! Чтоб у вас все перья повылазили! Стервы степные! Чего сгрудились, летите себе дальше! Сейчас скажу хозяйке, как тетиву-то натянет, будете знать, коршун вас побери!

— Так она тебя и послушалась! — каркают из-под тучи. — У нее стрелы-то, небось, все наперечет! Станет она на нас тратиться!

Соловей же ответствует:

— А чего ж не станет — станет, стрелка-то к ней воротится, да не одна, а с черной падалью!

Начинается перебранка, в которую и жаворонок вставляет свое словцо, и начинается такой птичий базар — что уж совсем ничего понять невозможно, даже смекающим по–птичьи. Ваня только уши зажимал от птичьего гвалта, а посестриме хоть бы хны! Посмеивалась в рукавицу. Конечно, ей-то что — она ведь привычная!

Степанида Дымова, видевшая, каким способом научаешься птичьему языку, наотрез отказалась плевки в себя принимать — так что из всей компании только Ване, Златыгорке да жаворонку с соловьем пришлось выслушивать неприличную воронью брань.

Так вот и ехали. Местность шла холмистая, деревьев, кроме редких скоплений ольхи, почитай, что и не имелось, поэтому ехать можно было и по бездорожью.

И вот на закате солнца за очередным холмом открылся взгорок, на вершине которого показался огороженный бревенчатыми стенами город. Вскачь миновали золотое поле пшеницы, взлетели на бугор — и приблизились к зубчатым стенам, вкруг которых шел глубокий ров, а на дне ярился поток. Мост был поднят. Самшитовые ворота заперты. На створках извивался медный змей, который кусал собственный хвост. В глазу, обращенном к зрителю, горело семь рубиновых зрачков.

Златыгорка скричала громовым голосом, пускают, нет, в городок мирных путников?! Из привратной башни никто не выглянул, ничего не ответил, но мост стал со скрипом опускаться на заржавевших цепях — и рухнул к копытам Яблочка–оленя. Он первым и ступил на бревнышки, за ним Крышегор метнулся, которого Березай подгонял — видать, больно хотелось лешачонку круглые лесины лошадиными копытами опробовать. А уж Стеша с Ваней тронулись следом. Бревна моста были все черные, прогнившие, того ведь гляди проломятся! Кое-как мостик миновали. Мальчик шепнул девочке, дескать, а может, объехать надо было городок–от?

Но уже распахнулись створки ворот — так что змей раздвоился — и четыре всадника въехали внутрь. Только разве ж это город? Ваня с любопытством озирался по сторонам: городок был не так чтоб велик и состоял из покосившихся бревенчатых строений, стоявших близко к крепостным стенам, так что посредине оказалась заросшая травой и кустарником овальная площадь. Кое–где крыши проломились, балки обрушились, бревна попадали, но главное — дома почему-то не имели ни окон, ни дверей. Впрочем, крохотные отверстия под самой крышей всё-таки были; с тыльной стороны зданий обнаружились, в конце концов, и дверные проемы… Но людей нигде не было: ни на улицах, ни внутри строений. Зря посестрима сторожко[42] натягивала тугую тетиву: никто их здесь не караулил. Только знакомые вороны расположились по кровлям крыш, как у себя дома, и поносили незваных гостей на чем свет стоит — но Ваня сделал вид, что ни словечка не понимает.

Всадники молча переглядывались и плечами пожимали, дескать, что это за городок такой?.. Почему пустует?