Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

Златыгорка отправила на разведку пташек, чтобы высмотрели, что там в этом подвале да как: что за ловушка, много ли охраны у дверей, и еще чтоб попытались проникнуть к белой Виде с весточкой. Соловей с жаворлёночком вспорхнули с плеч хозяйки. А Ваня, чтоб отвлечь посестриму от темного настоящего, решил задать мучавший его вопрос, дескать, выходит, Чурила-то — отец твой?! Златыгорка, провожая взглядом полет своих птичек, кивнула.

— Да зачем же ты на бой его вызвала?!

Златыгорка долго молчала, а потом достала гусли-самогуды, тронула их длинными перстами — струны зазвенели, а посестрима принялась петь высоким голосом, от которого задрожали окна в избе, половицы ходуном заходили, двери стали хлопать, а на печи закипела каша в чугунке.

Что это белеет там в долине?
Или то белеют белы лебеди,
Или тяжкие белеют снеги?
Нет, то не белеют белы лебеди,
И не тяжкие белеют снеги,
Там в долине самовила Вида,
Она стирает белое платье.
Выстирала его и расстелила
На траве, чтоб высохло платье.
Увидал ее кузнец Чурила;
Он высматривал и подбирался,
Подкрался и украл у нее платье
И зеленый девичий пояс.
Вышла самовила на берег,
Крылышки–те понамокли,
Не могут поднять ее в небо,
Высоко, под самый облак.
Оборол ее кузнец, целует,
Прямо в белое лицо целует.
Рассерчала тогда самовила -
Смогла выпить у Чурилы правое око.
Рассердился кузнец Чурила,
Ухватил он ее за косу,
За ее русую косу,
Крылышки самовильские связал–сковал,
Надел сверху серую рогожу,
К коню ее приторочил,
За хвост привязал к борзому,
Поволок, как борону, к дому.
Тут покрепче сковал виле крылья,
И поставил крепкий замочек,
Никто такой не откроет,
А ключ далёко закинул,
На самое дно синей речки.
Родила самовила дочку,
Самогорску–прекуморску,
Да только нет у бедной крыльев,
Спина — как гладкая дверца.
Сидит белая Вида у речки,
И смотрит туда, на долину,
Могла бы — полетела,
Да скованы пестрые крылья.
Дитя же в песке играет,
Роет песок, копает
И строит песчаный город.
Вдруг девойка нагнулась,
Из песка вынула железный ключик,
И хочет закрыть свой город.
Узнала ключ самовила,
Узнала и закричала,
Просит она девойку:
«Вставь поскорее ключик,
Открой злой замок на крыльях».
Дочка замок открыла, -
И Вида вверх полетела,
Высоко, под самый облак.
Свищет там по–самовильски
И обещает дочке: «Я за тобой вернуся».
Долго серчала вила,
Пускала тонкие стрелки,
Двойные и тройные,
Выпивала у коней черны очи,
У коней и у богатырей.
А после вернулась за дочкой -
За самогорской–прекуморской,
И унесла дочь далёко,
В дремучие лесные чащи,
К себе, на Старую Планину.

— Вот и вся быль, — заключила посестрима. — А узнала я отца по единственному оку. Из-за него и родилась бескрылой… А как стала я девушкой, провещала мне мать, что крылышки–те отрастут, ежели погибнет кузнец от моей руки али растерзает меня после честного бою на части, дескать, оживят меня пташки — и стану я крылатой… Вот потому и вызвала Чурилу на смертный бой, да худо дело — не растут ведь крылья, — опустила голову посестрима.

Долго молчали ребята. Выходит, знала Златыгорка, что оживет… А они-то с ума сходили!.. А как собирали ее по частям — это ведь кому только рассказать, что тогда перенесли!.. А ей, вишь, крылышки нужны были! Всё для этого готова отдать бескрылая девушка, разве ж можно после этого ей верить?!