Ведогони, или Новые похождения Вани Житного

Тут вернулись птахи с вестями, щебечут, дескать, двери в башню плотно закрыты, в подвале нету ни единого окошечка, да что окошка — щели даже нет, пытались, де, мы через Соколинино оконце проникнуть в башню, тут уж просто было бы: из ее горницы — в дверь, когда обед-то девушке принесут, и вниз головой, в подвал… Но и это окошко задраили, жаворлёночек кивнул на соловья, дескать, стучал он, стучал клювом в окошко — но Соколина не открыла, уж так-то он заливался по своей соловьиной привычке, такие трели выдавал — всё впустую.

И вдруг хорт взъярился на дворе, выглянули в окошко: у ворот Поток стоит. Забой же ощетинился — и просто из себя выходит: лает–надрывается! Березай выскочил на волю, стал его успокаивать, дескать, чего ты, это свои… Но выжлок продолжал щерить острые клыки. Кузнец стал вызывать Златыгорку, кричать принялся:

— Ведь он вернулся! Выходи скорей, моя люба!

Ребята выскочили на крыльцо, но посестрима их опередила — так понеслась, что сбила на полете жаворленоч-ка. Упал он — а Златыгорка через него перескочила.

— Кто? — закричали все вместе.

Поток от ворот отвечает:

— Чурила! Следом за мной поехал отец в горы, да разминулись мы, когда я возвернулся-то… Отыскал ведь он железную руду, да еще какую! Хочет добывать железо, делать голуборотую сталь, а кузню устроить прямо там — в горах… Собираться велит…

— У, гадина! — зашипел соловей с правого плеча Златыгорки. А очухавшийся жаворленочек, усаживаясь на левое, поддержал:

— И перегадина!

А посестрима ничего не сказала. Спустилась с крыльца, и мимо Потока — в ворота, он за ней, дескать, да не поеду я с ним, чего ты, мы, мол, тут с тобой останемся, будем в кузнице работать… Златыгорка упорно молчит. Потом отодвинула кузнеца — и помчалась. Ребята, переглянувшись, бросились следом, даже Березай оставил своего пса, и бегом за ними.

Но посестрима так летела, что никто, кроме Потока да лешачонка, не мог за ней угнаться. Отставшие вконец ребята промчались мимо башни, где томились теперь две пленницы, и, выскочив через пролом в заборе, на горушке замерли. Потому что Златыгорка была уже внизу, возле кузни, а оттуда выходил Чурила… в руках-то молот держит… Увидал девушку, которую своими руками растерзал, и молот вывалился из рук. А Златыгорка что-то сказала ему и… опустилась на колени… Прощения, что ли, просит?! Кузнец закрыл рукой единственный глаз, плечи–те трясутся, нагнулся — и… обнял девушку, да кверху поднял, да на ножки поставил. Видать, созналась Мохната Кочка, кто она ему… Тут лешачонок подоспел, грозит кузнецу когтистым пальцем, орет — на горку слышно:

— Не тлонь посестлиму! Она холошая, она живая!

Чурила-то головой трясет, нет, де, нет. И Поток тут подбежал, стал говорить что-то кузнецу, на девушку показывать — и теперь уже оба: и Златыгорка, и Поток на колени опустились, а Чурила над ними молотом принялся знак какой-то вычерчивать — неужто крест?! Птички-то вьются над головами молодых, браво, кричат, бис! Но не довершил Чурила воздушного знамения, Златыгорка вскочила с колен, головой трясет — и на башню указывает, говорит что-то, видать, про белую Виду… Кузнец-то опустил молот и уставился на башню так, будто взглядом хотел прошибить толстую кладку. Мальчик с девочкой переглянулись — и кубарем покатились с горы, туда, к своим.

Глава 9. Собутник

С белой Видой так и не удалось связаться. Подземный ход засыпали, и птички, которые уже согласились было наступить на горло собственной песне — и сунуться под землю, могли вздохнуть с облегчением. Проникнуть же другим путем в башню не получалось. Таким образом, оставалась одна возможность освободить помайчиму: в самый Собутник[56], когда самовилу выведут на площадь.

Ребята уже знали, что Собутник — означает большое событие, когда все жители Деревни собираются вместе, попросту говоря, праздник. А Собутник в честь семнадцатилетия Соколины собирались отмечать с особым размахом. Устраивались состязания, в которых могли принять участие все неженатые парни — за победителя и должна была выйти красавица. А после состязаний хотели совершить показательную казнь над вредительницей полей… В общем, на сладкое оставили усекновение крыльев самовилы.

Ребята ужасно переживали — удастся, нет ли, спасти помайчиму, планы-то принимались: сегодня один, завтра другой, послезавтра третий — и ни один не гарантировал полного успеха.

За воротами Деревни к ним сунулся Мельников Пленко и попросил у Стеши одолжить на завтра Вихрегона, девочке жалко было давать коня человеку, с которого так и не было снято ужасное подозрение, но не нашла она повода для отказа, — кивнула. Пленко, несмотря на богатырский вес, чуть не подпрыгнул от радости. Дескать, вот спасибо-то, дескать, а уж я в долгу не останусь…

— Видать, Пленко-то всё надеется завоевать Соколину, — сказала Стеша, когда Мельников сын удалился. Ваня кивнул. Ребята были уверены, что уж Поток не станет принимать участия в состязаниях, ведь он и Златыгорка, считай, что — жених и невеста!