Ведомые (ЛП)

— Как по-американски. Но не переживай, любимая. Уверен, Мэри отлично может справиться и с яблочным пирогом.

— Может, тебе стоит попросить её спать с тобой по ночам. А после ты мог бы и пирог свой съесть.

— Хорошее предложение, Мария Антуанетта. Вот только, думаю, она меня отвергнет. Мэри постоянно твердит, что я слишком молод для нее, — он пожимает плечами. — Она довольно вспыльчивая для восьмидесятилетней женщины.

Я хватаю его ложку и набираю огромный кусок любимого им крамбла, пока Габриэль хихикает, а в уголках его глаз образуются морщинки. Не могу поверить, что позволила ему себя подстрекать.

— Задница, — говорю ему с полным ртом еды.

— Тебе идет ревность, мисс Дарлинг. От нее ты краснеешь и прерывисто дышишь.

— Погрязшая в заблуждении задница, — поправляю я себя. Когда он не прекращает усмехаться, я толкаю его в грудь. — Так почему крамбл столь особенный для тебя?

Всё самодовольство сходит с его лица, и у меня в груди зарождается чувство сожаления. Габриэль отводит взгляд, когда отвечает:

— Моя мама обычно готовила его в роли специального угощения. Мне удалось найти очень похожий на мамин крамбл только у Мэри, в ее пекарне здесь. Я всегда заказываю целую партию, когда приезжаю в город.

Мне хочется спросить его о семье и том, почему мама больше не готовит ему крамбл. Но волнение искажает его черты лица, накрывая Габриэля, подобно тяжелому одеялу, которое он старается сбросить. Я не могу заставить себя надавить на его больную мозоль.

Так что, имитируя легкомыслие, я забираю миску из его уже несопротивляющихся рук, после чего ем ещё одну ложку крамбла. У него насыщенный, маслянистый вкус, крошки хрустящие и приправленные специями.

Прямо как сам Габриэль.

— Значит теперь, — говорю ему снова с полным ртом, — ты потерял все очки за участие в команде Джейкоба.

Он фыркает.

— Так что тебе придется реабилитироваться, — я угрожающе машу ему ложкой. — Кто лучше подходит Баффи? Энжел или Спайк?

Габриэль забирает ложку и миску назад.

— Энжел — мечта девочки-подростка, все эти грустные вздохи и умственные расстройства. Спайк же хорош для нее, когда Баффи повзрослеет и осознает, что дело в удовлетворении.

Моя усмешка становится шире.

— Да вы, сэр, романтик.

Он смотрит на меня с оскорбленным выражением лица.

— Я просто сказал, что романтическая болтовня для детей.

— Только романтик вложит столько смысла в этот ответ.

— Ты меня раздражаешь, — ворчит Габриэль без тепла в голосе. — И к слову, я не лгал о Джейкобе. Думаю, они оба — идиоты.

Я смеюсь и смеюсь, наслаждаясь тем, как он, в конце концов, толкает меня локтем. Затем забираю миску с крамблом и кормлю его с ложки, затем ложусь рядом и смотрю «Баффи».

Чувствую себя так, будто мне снова шестнадцать, и я лежу в подвале дома родителей с самым сексуальным мальчиком школы. Вот только я лежу на простынях за несколько тысяч долларов в автобусе стоимостью в миллион, разъезжая по Европе. И Габриэль не мальчик-подросток.

Его длинное подтянутое тело растянулось во всю длину кровати, и мне приходится игнорировать этот факт, иначе сделаю что-то необдуманное. Например, начну поглаживать его накачанный пресс и проскользну рукой в свободные спортивки.

К тому времени, как он тянется к пульту и выключает телевизор, я — чертова размазня. Во рту пересохло, сердце пытается выпрыгнуть из груди.

— Можешь помыться первой, — сдержанно предлагает он, не встречаясь со мной взглядом.

Если бы не тот факт, что Габриэль ждет своей очереди, я бы разнюхивала всё в ванной намного дольше. Но, по факту, умываюсь, чищу зубы и натягиваю самую большую из моих футболку и шорты.

Мое лицо пылает, когда я забираюсь под одеяло так неловко и неуклюже, что одна из подушек падает на пол, пока пытаюсь натянуть простыню до самого носа.

В полнейшей тишине я жду, пока он в ванной. И когда Габриэль возвращается, не могу на него взглянуть, не говоря уже о том, чтобы наблюдать, как он забирается в кровать. Это слишком интимно, слишком реально.

Габриэль более грациозно проскальзывает под одеяло. Я чувствую, как он, наверное, не нарочно задевает меня, но воображаю, что это происходит не со мной. Зачем бы ему делать это специально? Он прояснил то, что я для него просто напарник по сну. Наверное, меня можно прировнять к чему-то вроде плюшевой зверушки или большой подушки.

Комната погружается во тьму. Я слышу собственное дыхание — слишком громкое и быстрое. Слышу его дыхание — слишком ровное и контролируемое.

Черт. О чем я думала? Я не могу этого сделать.

Молчание между нами настолько напряженное, что я начинаю им задыхаться.

Габриэль поворачивается в мою сторону, и я тут же переворачиваюсь на другой бок, отвернувшись от него. Это примитивная самозащита. Если бы мы лежали сейчас лицом к лицу, я бы не знала, что делать. Но уверена: это закончилось бы тем, что мне стало бы очень стыдно.

Хотя, кажется, Габриэль не обращает внимания. Нет, он пододвигается ближе. Мурашки бегут по коже, когда его тело соприкасается с моим. Тяжелая, мускулистая рука ложится мне на талию. И я забываю, как дышать.