"Ведро незабудок" и другие рассказы

У нас было все. У отца служебная «волга», личная «волга», дача в Репино. У матери соболья и норковая шубы, платья от Кардена. Были у нее и камешки. Она бриллиантам предпочитала изумруды и сапфиры. У нас толклись маклаки (маклеры, посредники. — Прим. ред.), которые ей поставляли всякие цацки. Она покупала только дореволюционные, хороших мастеров. Современные — только необычной огранки и не в изделиях. Я рано научился отличать старинную ювелирку от современной.

Как-то я встретил на Невском одного из ее маклаков. Он пригласил меня к себе в гости. И я буквально обалдел, когда увидел его коллекцию икон. Он собирал только древние, как он говорил, «доски». Моложе XVII века не брал. Были у него только две венчальные иконы Спаса и Богородицы начала XX века. И то взял он их из-за окладов. Оклады были толстенные, кованого серебра, с разноцветными эмалями. Иконы красоты невероятной! Палехского письма. Яркие. Не совсем в каноне. Как говорят, «словно живые и даже живее всех живых». Большой мастер их писал. Я долго не мог от них оторвать глаз. С тех пор и началась моя болезнь. Я полюбил иконы и стал их собирать. Каждую неделю ходил в Русский музей и часами стоял у икон в залах древнерусской живописи. Для такой страсти нужны были деньги. И большие. Начал я фарцевать. Валюта, шмотки фирменные, ну и, конечно, «доски». Продавал что попроще и покупал старинные для коллекции. Мир, в котором я оказался, лучше бы не знать. Поскольку у всех были клички, то они и Спасителя и всех святых называли по кличкам.

Вспоминаю об этом с ужасом. Кстати, и в этом нужно покаяться. В основном это были не клички, а уменьшительные имена. Фарцовщикам казалось, что в этом панибратстве нет ничего страшного. Были там и такие артисты: утверждали, что своей деятельностью борются с советской властью. Считали себя романтиками и героями. Это было какое-то «Зазеркалье» со своей вымороченной моралью и представлениями о чести. Все были повязаны: свои люди и в таможне, и в ментуре, и дипломаты. Любую доску до Штатов доставляли с гарантией в две недели.

Я был студентом, когда умер отец. С матерью у меня отношения были неважные. Я по сути и не знал, что такое материнская любовь. Она никогда меня не ласкала. Я даже не помню, брала ли она меня на колени, когда я был маленьким. Сначала у меня была Маша, потом Даша — няньки. Здоровенные деревенские тетки из-под Боровичей. Маша была добрая. Славная. Симпатичная. Меня любила. Я на ее молоке вырос. Она меня до четырех лет грудью кормила. У нее была дочка. Но я ее не помню. То ли ее в деревню вскоре отправили, то ли померла. Маша любила со мной гулять в Таврическом саду. И даже втайне от родителей иногда водила в Спас-Преображенский собор. Она долго не молилась. Заходила минут на десять. Ставила всегда по три свечки. Одну на канун и по одной Нерукотворному Спасу — чудотворной иконе — и Богоматери «Всех скорбящих Радость». У Богородицы она всегда шмыгала носом и утирала слезы. О чем она плакала, я догадался позже. Мать прогнала ее со страшным скандалом за год до моей школы. У Маши был роман с моим отцом. Говорят, где-то по новгородским просторам гуляет мой брат.

Ну, а Даша мною, как и мать, не занималась. Готовила, стирала. А гулять я уже бегал сам. Это неинтересно. А интересно, как все в этом мире закручено. Матери дали за отца пенсию. Хорошую по тем временам. Но ей не хватало. Привыкла жить на широкую ногу. Теперь ей было не до камешков. И камешки пришлось время от времени продавать. Из тех, что врассыпку хранились в шкатулке. Броши, колье, серьги она не трогала. Она меня приставила к этому. Я имел дело только с тем маклаком — коллекционером икон. Засвечиваться с камнями было опасно. Сначала он ей камешки продавал. Теперь она ему. Мы с ним даже подружились. То есть выпивали после сделок. И я видел, что он меня старался не обманывать. Насколько это ему удавалось. А он просто знал, что с моей мамашей ему дел предстоит надолго, и не хотел терять клиентку.

Однажды я залетел в больницу и там познакомился с молодым человеком. Его дед жил в Тутае- ве — бывший Романов-Борисоглебск. И в этом Ту- таеве было немерено икон. Сразу после больницы он мне продал несколько и пригласил с собой. Мы поехали. Городишко — чистая деревня. Несколько каменных купеческих домов, остальное все — деревянное. Но храмы! На одной стороне Волги полдюжины, на другой — один, но какой! На высоком подклете, пятикупольный. Век семнадцатый, если не шестнадцатый. Я его изображение видел в немецкой энциклопедии. А на другой стороне — церковь с шатровой колокольней, как с картины «Грачи прилетели». Красота! И вот в этой красоте я наладил свое дело.