Ведро, тряпка и немного криминала

И эта странная смерть явно не вписывается в общую картину, ведь если прикинуть по срокам, выходит, что бедолагу убили как минимум за день до школьника. Вот только зачем? Едва ли убийца настолько заботился о будущем, что начал убирать свидетелей заранее. А, может, это загадочное преступление вообще не связано с остальными?

— Как странно, — говорю я. — А больше он ничего не рассказывал?

Понятно, рассказывал, только Людмила явно не хочет со мной откровенничать. Эх, знать бы ещё, где она соврала. Уверена, байка про физика-трудоголика и откровенничающего с ним школьника явная ложь, но что ещё?

— Никаких имён он не называл, — качает головой Литература. — А что вы не пьёте? Не вкусно?

Ой, точно, там же лекарство, и Людмила ждёт не дождётся, когда оно подействует! Ещё бы узнать, на что конкретно она надеется: что я засну, побегу в туалет или сразу забьюсь в ужасных конвульсиях?

Изображаю на лице глубокую задумчивость:

— Да я вообще спать хочу… наверно, не выспалась, глаза слипаются… а сахара нет?

Йес! На трогательно-хрупком личике учительницы проявляется глубокое удовлетворение. Значит, всё же снотворное!

Зеваю в кулак, и Людмила изъявляет желание сходить на кухню за сахаром. Свою кружку и даже сумку ненавязчиво так захватывает с собой — не доверяет.

Убедившись, что шаги смолкли, сливаю за подлокотник дивана треть оставшегося чая… и понимаю, что дело зашло чересчур далеко.

Как бы мне не было интересно, что эта милая, безобидная учительница будет делать, когда я усну, неплохо бы в кое-то веке позаботиться о собственной безопасности. В конце концов, жизнь — это жизнь, а не сплошной увлекательный детектив. Здесь, в реальности, обязательно будет хороший конец, только не факт, что именно для меня. И если сейчас не подсуетиться, мой хладный труп останется лежать на дырявом диване, а неизвестного убийцу никто не поймает, и он будет грызть шоколадки да нюхать цветочки в лучших традициях фильма «Крёстный отец».

Представив указанную картину, я извлекаю из пакета телефон и начинаю набирать смс-ку:

«на даче у физика меня хотят отравить, приезж»

На «айте» слышу шаги и торопливо нажимаю на отправку — надеюсь, что Хучик поймёт и примчится с ОМОНом. Только не сразу, а чуть погодя, потому что мне нужно успеть придумать убедительную отмазку. Но и не слишком поздно, ещё не хватало, чтобы Людмила начала действовать.

Вот будет забавно, если окажется, что она не планировала ничего плохого и тоже по-тихому вызвала доблестную полицию. Хотела бы я посмотреть, что будет, когда здесь столкнутся две команды ментов.

— Вот сахар, еле нашла, — фальшиво растягивает губы появившаяся Людмила, после чего суёт мне два жалких кубика рафинада.

Топлю их в остывшем чае и, зевая (то ли первый глоток начал действовать, то ли я просто не выспалась), продолжаю «допрос»:

— Скажите, а как ваш физик отреагировал на моё покушение? В смысле, покушение на меня. Ну, вы поняли.

Вот тут Людмилу, кажется, пробирает. Её глаза разгораются, и она начинает возмущённо рассказывать, как волновался обо мне бедный физик. Как собирался ко мне в больницу и откровенничал с Хучиком, рассказывая тому, что мне, значит, явно прилетело ножом за то, что я лазаю по школе и что-то разнюхиваю.

Но это ещё не всё! Как раз после этого случая в физике отчего-то проснулась совесть, мирно дремавшая со времен похищения скелета, и, видно, не выспавшись, принялась пилить его с утроенной силой. При этом он не придумал ничего лучше, чем жаловаться на судьбину любовнице. Которой надоело выслушивать его покаяния ещё в первые восемь раз.

Пока Людмила стенает о своём физике, я медленно откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза и меланхолично «угукаю» как бы сквозь сон. Кружку с остывшим чаем держу в руке, поместив оную на подлокотник. Внизу ковёр, и, если присмотреться, можно заметить небольшую лужицу вылитой в сочленения дивана отравы. Ну что ж, надеюсь, Людмила не будет присматриваться.

Рассказ, а, точнее, жалобы усталой и, видно, ревнующей женщины (и ведь нашла кого ревновать! и к кому!), подходят к концу, и я перестаю отзываться даже в самых душещипательных местах.

Наконец наша «миледи Винтер» обрывает рассказ на полуслове и с плохо скрываемой надеждой вопрошает:

— Марина?

А хрен там! Я вздрагиваю, роняю злополучную кружку на ковёр, и, чуть помедлив, открываю глаза с таким видом, будто я — Вий, от которого разбежались все слуги с вилами. Перевешиваюсь через подлокотник, с мрачным удовлетворением изучаю расползающуюся лужу холодного чая и лепечу:

— Ой… чего-то я вообще сегодня не выспалась, прямо сплю на ходу… сейчас уберу…

— Сидите, — прерывает меня Людмила. — Сама уберу.

Она добросовестно нагибается, подбирает кружку, которая не разбилась, а самортизировала о ковёр, и с тоской смотрит на лужу. Жидкость частично впиталась в коврик, и если раньше она могла просто вылить отравленный чай в раковину и помыть чашку, то теперь от следов фиг избавишься! Менты, если что, и ковёр на анализ возьмут.