Ведун поневоле

– Помни, мы все кого-то потеряли Гамаюн – Ратибор неторопливо разминал мышцы, примеряя по руке свою новую палицу, так как старая дубина поистрепалась в боях – их души теперь в чертогах Бога. Отпусти душу матери и отца. Они упокоения требуют. Не терзай воспоминаниями горькими, да чувствами гневными! Дело ты хорошее ведешь, но веди его во имя живых, а не мертвых.

Я понял, к чему Ратибор завел эту неуместную беседу, лично мне, перед важным боем, напоминая о недавнем разговоре на Рязанском пепелище. И пусть Евпатий взглянул на нас непонимающе, не зная сути пространственных рассуждений, я поспешил, пересилив робость, вновь аргументировать собственные позиции:

– Пусть так! Но ведь вера моего отца, моя вера взывает кровью отплатить его смерть! И чем больше крови, тем лучше. Я обязан…

– Да прекратишь ли ты пререкаться или нет? – прервал меня старый монарх, – Бог един, но в разных обличьях перед душою предстает, сквозь разные религии приходит. Ты думаешь, отец отправился бы в Вальхаллу, зная, что нет подле любимой жены? То-то и оно, – хмыкнул в бороду старик, подметив мое замешательство, – не смотря на разницу взглядов, жили они душа в душу и душа в душу уйдут, а посему отпусти их сейчас, и ты поразишься, сколько сил духовных забирает у тебя постоянный гнев и… обида… Обида на близких, ушедших так рано. Полно трепаться, Гамаюн! Дело зовет.

Обида… Ратибор, словно в сердце стрелу послал, ударив в самое больное место – мне действительно было так одиноко и плохо, что невольно в моей душе скопилось чувство обиды на родителей: не предусмотрели, не убереглись, не спаслись! Сам того не желая, я стал во многом винить отца за избранное место для моего рождения, ставшее западней для матери.

Гневался я и на Варвару, которая не смогла реализовать свой магический потенциал, чтобы спастись от пленения.

Подобные мысли все больше и больше погружали в прошлое, отвлекая от значимости настоящего:

– Вижу, ты понял, – взглянув в глаза, подмигнул мне Ратибор и старчески крякнув, поднялся на ноги, – ну что, пошли?

«Соколиков» в засаду определили. Нечего ими рисковать заранее. Они, по мнению Коловрата, сгодились бы для преследования противника, но не для тайной атаки на отряд монгол. Силы коней экономить требовалось – не было зимою вдоволь корма, поэтому им приходилось тяжелее нашего, да и в строю осталось всего несколько десятков.

«Волчки», растянувшись цепями по лесу, прикрываясь саванном метущей пурги, вызванной истовой молитвой Ратибора, медленно приближались к окраине городища.

Со стороны спящего населенного пункта, глубоко в ночной лес, разносились пьяные, гортанные крики беспечных поработителей.

Я шел первым. Пьяный монгольский страж спал стоя, облокотившись на заиндевевшее копье. Одни из волчков, беззвучно обогнав меня, ни малейшим звуком не выдав своего присутствия, с ловкостью кошки прокрался к дозорному за спину. Страж дорого поплатился за свою пьяную беспечность – булькнув вскрытым горлом, татарин был тихо осажен дружинником наземь и откинут в глубокий снег.

Второго убрал я, досадуя на собственную нерасторопность. Татарин сидел у костра, нетрезвой рукой держась за гриву своего коротконогого, рыжешёрстого коня. Как тренировочный мешок с песком, я пронзил пьяницу мечом со спины насквозь, зажав рот замерзшей ладонью. Несколько раз, провернув клинок в его кишках и убедившись, что ворог окончательно перестал сопротивляться и хрипеть, я положил его под копыта молчаливого друга и стремительно кинулся дальше.

Рыжих коней попадалось все больше и больше. Что-то смутное, далекое, тайное прокралось из глубин подсознания в настоящий момент, вынуждая меня чуть замедлить стремительное передвижение по лагерю врага. Замешкавшись на открытом пространстве, я был обнаружен.

– Урусут! – раздался истошный крик с другой стороны улицы, – Урусут!

Сонные монголы, разомлевшие в протопленных избах, ошарашенно выбегали на мороз, встречая свою смерть в блеске секир и мечей.

– Ура! – подбадривая друг друга заголосили «волчки» призывая на помощь «соколиков»

Я, минуя крупные стычки, рвался к избе, украшенной ненавистным знаменем, мечтая отомстить за отца и мать. Стоит ли говорить, насколько я был вне себя от ярости, прокладывая, прорубая дорогу среди мельтешащих тел.

Заговоренный накануне щит исправно выполнял свое магическое предназначение, уберегая от шальной стрелы. К чести обороняющихся нужно сказать, что, не смотря на первоначальную оплошность, «бешенные» Субудая быстро пришли в себя, организовав настоящее, достойное сопротивление неожиданной атаке отряда Коловрата.

Бой приобретал долгий и затяжной характер, вскипая буквально в каждом дворе, избе и тереме.

Свистнула у виска кривая, татарская сабля, слегка охлаждая мой наступательный пыл. Даже заговоренный, окованный кусок дерева был не в силах надлежаще обеспечить противодействие множеством опасностей боя во все сгущающихся рядах противника.

Только тут я наконец-то обратил внимание, насколько густо сплачиваются ряды ордынцев у стяга своего хана и что их чрезмерно много, для простой тысячи, расположившейся в деревне.