Ведун Сар

Эмилию очень хотелось закричать, позвать на помощь стражу, но он вовремя вспомнил, что находится сейчас в саду франка Аспара. Этот крик мог стать последним в его жизни. Нельзя исключать, что дукс Ратмир проник в этот роскошный дворец без разрешения хозяина, но куда более вероятен совсем другой расклад: Аспар и Ратмир договорились о совместных действиях и используют в своих целях глупого мальчишку Либия. Прежде чем поднимать шум и делиться с кем-то услышанным, Эмилию следовало хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию. Именно поэтому посол божественного Авита тихонько отступил в тень и покинул сад раньше, чем Ратмир с Либием вышли из беседки. Эмилий бежал так быстро, что обрел утраченное равновесие только на ложе, выделенном ему гостеприимным Аспаром. Первым его желанием было предупредить Дидия о готовящейся в доме Андриана ловушке. Этот поступок Эмилия римские патрикии бесспорно сочли бы благородным. Зато сам комит схолы нотариев, пораскинув мозгами, назвал его глупым. В конце концов, какое ему дело до Авита, Эгидия и Ореста, устаивающих свои делишки за его спиной. Они не сочли нужным поставить в известность главу посольства о предстоящих переговорах с Прокопием. И надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы простить им столь откровенное пренебрежение. Не исключено, правда, что действовали они согласно указаниям императора Авита, человека хитрого и коварного, решившего использовать Эмилия как прикрытие. Скорее всего, комиту нотариев просто не доверяли, считая его агентом Туррибия. И, между прочим, у императора и его сановников имелись для этого веские основания. Ибо для спасения чести и жизни гордому римскому патрикию пришлось пойти на сделку с собственной совестью. Разумеется, сплетники лгали, когда утверждали, что высокородный Эмилий продал душу дьяволу, нет, он всего лишь принес жертву языческим богам. Что, между прочим, делали многие римляне, как простые, так и знатные, вдали от чужих глаз. А кроме жертвы Эмилий принес еще и клятву не предавать матрону Климентину и ее сыновей. Со стороны матроны, вступающей брак и выделяющей мужу определенную сумму денег, это была разумная предосторожность. Так, во всяком случае, тогда казалось Эмилию. Сейчас он свое мнение изменил, ибо его обманом втянули в заговор не только против империи, но и против христианской веры, с далеко идущими последствиями. Нет, комит нотариев ничего не скажет комиту финансов о подслушанном разговоре. Зато никто не сможет помешать ему встретиться с Львом Маркеллом и узнать, что думает прирожденный эллин о планах варваров по захвату Римский империи и упразднению христианской веры.

Дукс Лев производил впечатление человека далеко не глупого. По-иному и быть не могло. Ибо Маркелл поднялся из низов и сумел так угодить сильным мира сего, что спесивый франк Аспар выдал за него свою племянницу Верину, прекрасным ликом которой высокородный Эмилий не уставал любоваться. Впрочем, Верина очень скоро покинула атриум, оставив гостя наедине с мужем. Высокородный Лев, если судить по окружающей его обстановке, был человеком не бедным. Молодость он провел в Сирии, где, похоже, сумел отличиться на поприще не только военном, иначе откуда столько золота и серебра. Вряд ли все это богатство он получил в приданое за супругой. Византийцы всегда уступали римлянам в щедрости. И поговорка «Скуп как эллин» не вчера родилась.

— Божественный Авит ищет союзников для борьбы с вандалами Янрекса, — начал с главного Эмилий.

— А я полагал, что римляне прибыли в Константинополь за золотом, — криво усмехнулся Маркелл.

Высокородный Лев не отличался ни красотой лица, ни благородством осанки. Он был коренаст, полноват, носил, подобно варварам, густую черную бороду, в которой уже проглядывала седина. Его манеры оставляли желать много лучшего — сказывались, видимо, низкое происхождение и грубая солдатская среда, в которой он привык вращаться. Но в этом человеке угадывалась огромная внутренняя сила, выгодно отличавшая его от изнеженных римских и константинопольских патрикиев.

— Деньги никому никогда не мешали, высокородный Лев, — спокойно отозвался Эмилий. — И если новый император Византии одолжит императору Рима два миллиона денариев, то это будет воспринято божественным Авитом как проявление искренних дружеских чувств.

— В обмен на Илирик? — прищурился на гостя хозяин.

— В обмен на инсигнии, высокородный Лев.

Маркелл взглянул на Эмилия с недоверием, он, похоже, решил, что римский патрикий хватил лишку. Однако посол божественного Авита еще не притронулся к вину.

— Тебе следовало обратиться к Прокопию, Эмилий.

— Позволь мне самому решать, высокородный Лев, — холодно возразил гость. — Мои условия ты знаешь: два миллиона денариев и византийский флот для борьбы с вандалами Янрекса.

— По-моему, ты слишком много обещаешь, патрикий! — зло ощерился Лев.