Дело, впрочем, было не столько в вере, сколько в жене торговца, юной особе двадцати лет. Прелестная Ириния имела неосторожность попасться на глаза князю Ладо, проезжавшему по узкой улочке Паризия со своими верными антрусами. Любвеобильный Ладорекс не мог допустить, чтобы столь прекрасные ножки пачкались в паризийских нечистотах, растекающихся прямо по мостовой. Ириния даже ахнуть не успела, как была подхвачена в седло расторопным князем. Вернули ее мужу только через две недели, до слез расстроенную происшествием, да еще вдобавок беременную. Плод страсти князя и жены торговца сейчас качался в люльке, подвешенной к несущей балке недалеко от очага, и издавал довольно громкие крики, требуя к себе повышенного внимания.
— Заплатил? — полюбопытствовал Орест.
— Прислал сотню денариев, — вздохнул обиженный Скудилон. — Да разве ж в деньгах дело. После смерти князя Меровоя его сынок совсем распоясался. Мало ему простых жен и девок, так он ведь и дочерей знатных франков не обходит вниманием. Вводит их в грех почем зря.
— А какая в том печаль, коли франки язычники? — удивился Эгидий.
— Нравы-то у них строгие, — не согласился Скудилон. — Прежде за прелюбодеяние живыми в землю закопать могли. Да и ныне обидчику никто спуску не даст. Но князь — другое дело. Он ведь у них вроде святого. От его волос-де сияние исходит.
— Исходит, — неожиданно вступила в разговор доселе молчавшая Ириния. — Мою мать князь Меровой вылечил от горячки простым прикосновением.
— Неужели правда? — покосился на хозяина Эгидий.
— Про Меровоя худого слова не скажу, — вздохнул Скудилон. — Многих он от недугов излечил. И правителем был справедливым. Зато сынок его — исчадье ада.
Возможно, у прелестной Иринии на этот счет было иное мнение, но высказывать его вслух она не стала. Выставив на грубо сработанный стол приготовленную еду, она прихватила ребенка из люльки и удалилась на женскую половину.
— Прежде я двух служанок держал и конюха, — извинился перед гостями хозяин, — но ныне дела мои совсем захирели. Два воза с товарами я потерял во время войны князя Ладо с сиятельным Майорином. Двести динариев словно корова языком слизнула.
— Здесь пятьсот, — бросил на стол увесистый кожаный мешок Эгидий. — В возмещение за понесенные убытки и в награду за еще не оказанную услугу.
— Лоб разобью, — просиял ликом Скудилон, прижимая к груди подаренное золото, — а дело сделаю, высокородный патрикий.
— У кого из знатных франков самый большой зуб на князя Ладо? — спросил Эгидий.
— Обиженных много, — обнадежил гостей догадливый хозяин. — Но более всех досадил Ладорекс благородному Венцелину. Можно сказать, на посмешище всему городу выставил. А ведь Венцелин среди франков человек не последний, то ли боярин, то ли барон, не скажу точно, как у них знатные мужи прозываются. Уж больно мудрены франкские слова для галльского уха.
— А в чем обида-то?
— Обнадежил Ладорекс Венцелина. Вроде бы как собирался в жены его дочь взять. Многие франки уже завидовали грядущему возвышению боярина. А князь в последний момент возьми да и откажись от невесты. Порченая-де она. Не сумела себя до свадьбы соблюсти. Так ведь он же ее испортил. Вполз девке в душу, колдун проклятый! Улестил посулами и в кусты. Говорят, что князь богине языческой приглянулся. В честь этой Лады его и назвали. Вот она ему и помогает соблазнять женок и девок.
— А что Венцелин?
— Почернел с горя, — вздохнул Скудилон. — Шутка сказать, такое пренебрежение.
— А с дочерью что стало? — спросил заинтересованный Орест.
— Убил ее Венцелин. Собственной рукой. Я же сказал — у франков нравы суровые. А она своей слабостью и род опозорила, и отца.
— Варвары, — процедил сквозь зубы Эгидий.
— Я бы свою тоже прибил, — сверкнул глазами Скудилон, — но ведь нет на ней вины. Не добром же она с ним пошла.
— Не жене мстить надо, а насильнику, — рассердился на хозяина комит.
— Ну да, — криво усмехнулся галл. — Где он, а где я. Франки с мечом рождаются, с ним и в могилу ложатся. А я кроме ножа иного оружия в руках не держал. Даже охрану для торгового обоза мы, галлы, не вправе снарядить из своих. Приходится франкам кланяться. А эти такую цену заламывают, что от такой торговли сплошные убытки.
— Считай, повезло тебе, Скудилон, — усмехнулся Орест. — И будем надеяться, что повезет всему городу Паризию.
С Венцелином ловкий торговец свел римлян уже на следующий день. Встреча состоялась на загородной вилле, которые в этих краях назывались замками. Замок был обнесен высокой каменной стеной и окружен довольно глубоким рвом, видимо, высокородному франку было чего бояться в этом краю.
— Так ведь они между собой не мирят, — пояснил удивленным патрикиям Скудилон. — Чуть ли не век обиду помнят. Род на род, племя на племя.
— А вооруженных людей под началом у Венцелина много?
— Тысячу человек сможет поднять, — уверенно заявил торговец. — А если другие знатные франки его поддержат, то войско они вмиг соберут.