– Постой, Малюта, – неожиданно поднялся один из сидевших у стены мужиков. – Лихо ты, мил человек, нежить у тына завалил, все видели. Помог бы ты и с прочим отродьем. Много их окрест бродит. Может, поболе десятка наберется. Подсоби, сделай милость…
– Да чего тут сложного, земляки, – пожал плечами Олег. – Топором по ногам рубите, а как свалится – голову и руки отсекаете. Тут он и дохнет, монгол этот.
– Да как к нему с топором подойдешь-то, к исчадью этому? – отмахнулся дядя Малой. – В нем росту одного с двух человек!
– Помолчи, Малюта, – опять оборвал хозяина мужик. – Мы же не просто просим, мил человек. Мы тут помыслили: по две деньги новгородских за каждого заплатим.
– Торопимся мы, мужики, – вздохнул ведун.
– Ты ведь человек ратный, – мягко укорил его Малюта. – Кому еще, как не тебе, за это браться? А мы подмогнем, чем можем. Накормим, напоим, спать уложим, с собой припаса в дорогу дадим. А до Суздаля вам за день не дойти. Все едино ночлега искать придется.
– Коли в дороге переночуем, засветло в стольный город придем, – покачал головой Олег. – А коли с рассветом отсюда тронемся, то только к сумеркам доберемся. А нам еще ночлег искать, волхвов местных.
– Эх, мил человек, – тиская в руках шапку, опустился обратно на лавку мужик. – Никому до нас дела нет. Ладно, сейчас, пока снег кругом, мы за тыном отсидеться можем, с погребов и амбаров харчась. Да и то на Суворощь за рыбой не спуститься. Двое там таких бродят. То сани поломать норовят, а то и лошадь с человеком вместе. А как весна-краса придет? Как в лес выйти, как пашню поднимать? И баб с детьми на подмогу не позовешь, да и самим страшно. Что же нам, святилища отцовские бросать, земли отчие, да в иные края за путной долей отправляться?
– Двое, говоришь? – переспросил Олег, похрустывая капустной прядью. – Стало быть, вы кое-кого из них и выследить успели?
– Чего их выслеживать? Бродят окрест тудыть-сюдыть.
– Понятно… – кивнул ведун.
Разумеется, Сварослав и Лепкос направляли его в Суздаль. И, конечно, ехал он до стольного града уже куда как больше месяца. Но что сможет изменить один лишний день? Тем более что Олег остался в этом мире, чтобы бороться с нечистью. Людям помочь, себя показать… Так чего тогда зацикливаться на одном городе, коли помощь сразу везде нужна?
– Коней седлайте.
– Куда? – вскинул голову мужик.
– Сперва на реку, а там еще куда отвезти успеете. До сумерек время есть, что успею – сделаю. По коням!
Громить одиночных глиняных чудищ особого труда не представляло – налетай да колоти кистенем по голове или под вскинутую для удара руку. Это не ратное поле, где монстры валят большой толпой и плотным строем, а тебе или прорываться, или товарищей своих защищать нужно. Однако каждый раз вид разлетающихся в куски коричневых тел вызывал у деревенских мужиков вопли восторга и радости. До заката Олег истребил их штук семь – двух на реке, одного в кустарнике на противоположном берегу, еще двоих сам выследил по овальным отпечаткам в редком березняке, а последние пришли со стороны дороги, обсыпанные крупными сосновыми ветками, и закончили последний путь в десяти саженях от ворот. В этому времени стало смеркаться, и с охотой мужики решили заканчивать. Вернулись к дяде Малому в дом, расселись в горнице за столом, принялись черпать пиво огромными деревянными ковшами, выпиленными в виде купеческой ладьи – но с птичьим клювом на носу и павлиньим хвостом в качестве ручки. Кто-то из соседей принес жирного гуся, запеченного с мочеными яблоками, кто-то выложил кабаний окорок, и пир затянулся едва не до полуночи.
Когда Олег с облегчением вытянулся на расстеленном возле печи тюфяке, правое плечо его болело не столько от работы кистенем, сколько от постоянного поднятия ковша с хмельным янтарным напитком. В голове шумело, глаза слипались, и ведун уже успел ненадолго провалиться в сон, когда ощутил на своих губах горячее прикосновение.
– Храбрый ты мой, богатырь мой…
Олег открыл глаза и увидел, как Заряна снимает через голову исподнюю рубашку. В серых сумерках темные точки сосков почти не различались, черты лица выглядели смазанными, будто у призрака. Но призраки всегда холодны и влажны, словно ночной туман, а прикосновение девушки было жарким, как пламя кузнечного горна.
– Желанный мой, суженый мой… Родной… – Она расстегнула ворот его шелковой рубахи, по коже мягко заскользили легкие, как тополиный пух, волосы, напрягшаяся плоть ощутила призывное прикосновение…
– Заряна… Зорюшка моя ясная… Моя красивая, хорошая моя…