Ведуньи из Житковой

Это стоило ей неимоверного труда. Она провела десятки часов в пыльных архивах, протопала десятки километров по белокарпатским тропам, сгибаясь под рюкзаком, где, помимо подарков для старожилов, лежал тяжелый магнитофон со змеиным клубком шнура от микрофона, в который вдобавок еще и отказывались говорить. Она провела месяцы и годы, собирая все то, что ее теперь окружает: старательно каталогизированное, сфотографированное, скопированное, рассортированное по толстым регистраторам и папкам, описанное и расставленное по стеллажам вдоль стен ее кабинета. Она каждый день входит сюда, как в храм. Благоговейно оглядывает стены, потому что вдоль них тянется несколько металлических стеллажей, где хранится все. Все, что, как она до сих пор полагала, можно было отыскать.

Но, кажется, она ошибалась…

Дора взволнованно шагала по тесному кабинету. Она отказывалась верить этому известию. Может, Ленка Павликова ошиблась? Перепутала? Как Сурмена могла попасть в списки? Наконец она села к компьютеру и на страницах городской библиотеки заказала для сегодняшней работы номер газеты Цибулки со списками[1]. Ближе к вечеру, перед уходом с работы, она их проверит.

Однако до тех пор оставалось еще несколько часов, и мысль о том, как медленно они будут тянуться, мучила ее. Она попыталась было вернуться к делам, которыми занималась утром, и хотя бы закончить начатое, но ей это не удалось. Она ошибалась, не могла сосредоточиться. В конце концов Дора осознала, что просто сидит за своим рабочим столом, сложив руки на коленях и переводя взгляд с экрана компьютера на книги и папки на стеллажах, — и только. В общем, день был полностью потерян. Она со вздохом протянула руку к книге, на корешок которой только что бездумно смотрела. Это был том в черном тканевом переплете с золотыми буквами на обложке: ЖИТКОВСКИЕ ВЕДУНЬИ. И под ними — ее имя. Первый итог многолетних усилий. Ей хотелось, чтобы после них остался какой-то след. Это — ее дипломная работа.

Сегодня она бы в ней кое-что изменила. Но тем, что ее в конце восьмидесятых пустили сюда, в сумрачные коридоры и тесные кабинеты Института этнографии, она обязана именно своему диплому. Как раз благодаря ему просьбу Доры удовлетворили и вместо того, чтобы отправить в какой-нибудь провинциальный музей, разрешили остаться в Брно, в Институте этнографии и фольклористики Академии наук и, главное, — неподалеку от Якубека. Ее оставили здесь даже потом, после революции, когда сотрясались сами основы института. Наверное, оттого, что и она сама, и предмет ее исследования были настолько малоконфликтными, а ее нрав — настолько не напористым, что в мелком море чешской этнологии она не могла угрожать ни единому вышестоящему креслу — ни бывшему, ни теперешнему. С индексом цитирования и с количеством публикаций и докладов на конференциях все как надо, карьерные амбиции нулевые, погружена в свою собственную специфическую проблематику, не совпадающую с руслом заманчивых тем, за которыми гоняются самые неистовые, то есть находится ровно там, где прочие и хотят ее видеть: вне поля битвы. Запершись в кабинете, который с годами совершенно не меняется, она делает свое дело. Пишет. Новую работу, где воплотит то, что не могла воплотить в дипломе.

Да только теперь с этим покончено, и ей придется остановиться. Она не сможет продолжать, пока не узнает, что скрывается в недрах архива министерства внутренних дел, где хранятся сведения о тех, кто сотрудничал с госбезопасностью. О стукачах и доносчиках, шпиках и предателях. Дора почувствовала головокружение, когда в тот вечер и впрямь нашла среди них в библиотеке имя Сурмены. Она закрыла список Цибулки и долго еще сидела, не двигаясь, неспособная встать и уйти. Это невероятное, невозможное открытие ошеломило ее. Уснула она в ту ночь лишь под утро.

Просьбу сообщить ей о ходе люстрации она отправила в министерство на другой же день. Сурменова Терезия (1910–1979), проживавшая на пустоши Бедовая, Житковая, номер дома 28, район Угерске Градиште. Этому предшествовало несколько телефонных звонков, а венчала запрос выписка из муниципального архива Житковой, официально подтверждавшая родство Доры и Сурмены.

«Разъяснение вы получите в течение трех месяцев», — сообщили ей, когда спустя несколько дней Дора решила проверить, добрались ли до министерства ее запрос и приложенные к нему документы.

С той поры ей оставалось только ждать. Ждать, терпеливо, день за днем, неделя за неделей, целых три месяца.