Ведуньи из Житковой

— Поговаривали, что в Йосифчене сидит злая сила, — пустилась она в объяснения. — Ее даже и называли не ведуньей, а ведьмой. Правда, так люди бранили и других, если им не понравилось, как те наведовали. Но со старой Магдалкой было иначе. Говорили, будто она умеет наслать на человека одержимость злым духом, умеет навести сглаз, а если кого невзлюбит — то и накликать болезнь. Верно ли это было — не знаю. Помню только то, что пережили мы с Сурменой. Дело было после войны, может, в начале пятидесятых, когда я привела к ней какую-то чужую женщину, которую встретила внизу у кладбища. Она брела вдоль дороги, пошатываясь, то вперед пройдет, то назад вернется, так что я подумала: должно, ищет дорогу к кому-то из наших ведуний. И я готова была проводить ее к Ирме, к Годулихе или к Сурмене, смотря кого она назовет. И знаешь, что эта женщина рассказала? Что она из Земьянского Подградья и что Маг-далка ее испортила. И так странно она выглядела, растрепанная была, белая как мел, в общем, сама не своя… Схватила я ее под руку и недолго думая потащила в Бедовую. Решила, что если Магдалка на нее что-то навела, то помочь ей сумеет только Сурмена, которая училась тому же от их матери, Юстины Рухарки. И я не ошиблась. Стоило этой женщине сказать, что она не сошлась с Магдалкой в цене за какую-то ворожбу, как Сурмена сразу поняла, в чем дело. Быстро поставила воду для отвара, уложила женщину на кровать, под ноги ей подоткнула подушку, а мне велела снять с нее все, что может давить на тело. Я развязала ей платок, стащила с нее юбку, расшнуровала ботинки, чтобы она чувствовала себя свободнее, после чего Сурмена дала мне какую-то тряпку, которую я должна была накинуть бедолаге на лицо. Та, хотя была слаба как комар, вдруг заерзала и никак не хотела лежать спокойно, словно эта тряпка на лице ее жгла. Какое-то время я с ней боролась, в ужасе оглядываясь на Сурмену, которая все также стояла у разогретой печи над глиняным горшком, куда набросала, должно быть, с дюжину разных трав, и бормотала какие-то слова. Я их не понимала, но звучали они сурово и жутко. Тогда я еще не знала, что худшее только впереди! Ты бы видела, что началось, когда она заставила женщину пить приготовленный отвар, когда макала туда ее руки и разбрызгивала капли этой жидкости по ее телу! Сперва я думала, что она кричит потому, что отвар слишком горячий, а потом поняла, что и Сурмена опускает в горшок свои руки, но не издает ни звука. А та женщина орала так, будто на нее сыпали раскаленные угли. Орала и визжала, дергалась, как дикая кобылица, но при этом словно бы прилипла к соломенному тюфяку — не вскочила с него и не убежала, как можно было ждать. Все это было похоже на обряд изгнания беса, который священники в старые времена проделывали над ведьмами. Только сейчас это делала Сурмена в своем доме в Бедовой. Когда она закончила, эта женщина лежала без сил, вся в поту, а Сурмена пооткрывала настежь все окна и двери. С ума сошла, говорю я ей, она же простынет, а Сурмена — пускай, главное, чтобы это ушло. Что «это», я спросить не посмела. Та женщина осталась в Бедовой на ночь, я побежала домой, к своим, а к Сурмене зашла на другой день. Она была уже одна — и страшно мрачная. В чем дело, говорю, она что, мало тебе заплатила? Сурмена только рукой махнула: это не важно, плохо то, что она не захотела еще подождать. Чего подождать? — спрашиваю. А она — ну, пока злой дух не попытается в нее вернуться! Злой дух? — удивилась я.

Да, ответила Сурмена, она была одержимая, а злой дух всегда борется за тело и всегда старается вернуться. Но эта дурная баба сказала, что отлично себя чувствует, что она уже выздоровела, спасибо, мол, — и бодро зашагала вниз по дороге, не слушая, что я ей говорю. Через неделю придет опять, можешь не сомневаться!.. Вот только она не пришла. Возвращаясь от Сурмены, я заглянула в корчму, там как раз были какие-то мужики из Тренчина и рассказывали, что внизу возле тракта нашли в речке женщину: они бы и не поняли, что это женщина, если бы не платок, повязанный под остатком головы, и не юбки, обмотанные вокруг тела. Вид-де у нее был такой растерзанный, как будто на нее налетел вихрь и проволок ее по камням в реке под откосом. Ясно, что это была та самая женщина. Я побежала назад в Бедовую к Сурмене, но та сказала лишь, что Йосифчена всегда была сильнее ее и что с ее бесами шутки плохи. И хотя я ровным счетом ничего не поняла из этих слов, они совпали с тем, что о старой Магдалке и так говорили: что от нее лучше держаться подальше. Она всю жизнь дурно себя вела, а в конце концов так и вовсе с немцами стакнулась, стерва! Но об этом я ничего не знаю, — закончила, как и прежде уклончиво, Багларка.

Дора ушла от нее ошарашенная. Поразительно, что Копаницы могли от нее еще что-то таить. Ведь она знает здесь каждый камень, каждое дерево, каждую тропинку между склонами! А оказывается, они скрывали от нее нечто ей самой очень близкое, связанное с ее собственной тетей!